— Ваши предложения? — спросил «доцент». Венька озвучил.
— Субсидируйте, голубчик, — немедленно ответил Загогуло. — Хотя бы разово. Группу из, э-э, десяти человек. В Париж. Это дешевле, чем в Нью-Йорк.
— Денег нет, — сказал Венька и приподнялся, чтобы на прощание пожать профессору руку.
Это было демократично и скрашивало отказ.
Но Загогуйло руки не подал, а принялся разглагольствовать о том, что у нас, в России, всегда так. И Булгаков был невыездной, и Пушкин, и Архип Жомов, который так и помер непризнанным. У нас кто выездной? Жора Рубинчик. Только ведь он бездарь, этот Жора, трижды в литинститут не прошел, а печатается потому, что издателю на лапу даёт. И пишет не сам, а нанимает того же Жомова, которому пить-есть надо, особенно пить. Вот она закавыка-то какая. И ведь что обидно — идешь к министру, который отцом должен быть, радетелем, а он — денег нет. Мы же не стихов от вас просим, голубчик, не романов, а расположения. Вы же на деньгах-то сидите, не мы. Нету денег у вас — трясите Миллионщикова, у него есть. Кстати, он вам не брат?
Вопрос прозвучал до того неожиданно, что Венька, и так-то затюканный загогуйловским натиском, не нашелся что ответить.
Зато нашелся «доцент». Проигнорировав вопрос насчет брата, он заявил, что предложение о культурном обмене, с каковым явился Загогуйло, решается в частном порядке заинтересованными сторонами. Ищите в Париже заинтересованную сторону и меняйтесь на здоровье. Платит пусть Париж, а у нас денег нет.
Венька честно озвучил.
Посмотрели бы вы после этого на профессора, как он пошел пятнами, как судорожно заходил его кадык, как сжались мосластые кулаки. Потом он как-то странно обмяк, замигал, потер лоб, пробормотал: «Чертовщина», — и, вяло передвигая свои длинные ходули, вышел.
— Уж и не знаю: дать — не дать, — в задумчивости проронил «доцент».
Венька посмотрел на него, не понимая, о чем речь.
— Дам, пожалуй, — сказал «доцент».
Тотчас в Венькиной голове взорвалась петарда, на секунду всё перед глазами померкло, затем прояснилось.
Венька вдруг ощутил, что сидит на своем месте, что он не какой-то там выскочка, любимчик, тупой, как валенок, везунчик, а человек со знанием дела. Культурный и начитанный. Помнящий наизусть Бодлера и сам не чурающийся покропать вирши.
Откуда это?
Между прочим, «это» не захватывало Венькино сознание полностью, а стояло несколько особняком. Можно было окунуться в него, как в омут, но можно было из этого омута выйти и вновь стать Венькой, что Венька и сделал.
— Если в ядре покопаться, то где-то там есть и знание языков, — сказал «доцент». — Ты не волнуйся, что затянет, ныряй смело. Тебя не затянет.