– Надо учиться языку безмолвия, – заключил он. – В мире действует «мировое слово» – мы должны способствовать его освобождению.
– А вы сейчас говорите на языке безмолвия? – спросил Мишка.
Теляк злобно хмыкнул:
– Возможно, моя речь туманна. Я не исключаю, что некоторые из вас знают больше, чем я. Однако я должен дать вам инструкции.
Он закончил и нажал на газ. Машина взвыла и затарахтела, подпрыгивая, как разбойничья карета, по пыльному проселку. Замелькали чахлые ельники, в которых, казалось, прячутся до сих пор нацистские преступники. Смерть Черноярова случилась так же внезапно, как и его появление – ни о том, ни о другом я еще не успел подумать. Мишка с заднего сиденья завел новый, слегка озадачивающий разговор:
– А я сегодня видел двухметрового дождевого червя, – гордо сказал он. – В канаве у дома Сероштановых. Я его даже сфотографировал.
– Ты известный натуралист, – согласился Гарри. – Он тебя не укусил?
– Дождевые черви не кусаются, – обиделся Гройс.
– Ну, Мишенька, разные черви бывают… – включился в разговор Теляк. – Наверняка должны быть и опасные виды…
– Он был толстый или тонкий? – Мне тоже нужно было вставить лыко в строку.
– Тонкий, – с вызовом сказал Мишаня. – Когда я его потрогал палкой, он сократил длину на метр.
– А ты бы его еще раз потрогал, – сказал Гарри, – и он поместился бы в спичечную коробочку. В этом есть нечто сексуальное. Или наоборот…
– Вы не понимаете, – сказал Мишка менторским тоном, – я говорю о жертвах радиации, о физиологических отклонениях, порожденных чернобыльским взрывом.
Гарри заржал совсем в открытую:
– Тоже мне, жертву нашел! Червяк, он и есть червяк. Вон, в «Макдоналдсе» бутерброды из червей делают. И хоть бы что! Главная жертва взрывной волны – наш мозг. Тебе он, братан, отказал в первую очередь!
Теляк выключил радио и притормозил у валуна с названием бывшего населенного пункта, написанным белой краской. Он выбросил окурок в окно и сказал тоном, не терпящим возражений:
– Здесь опасно. Слышите, сосредоточьтесь. Когда возьметесь за работу, нужно будет выставить посты. Оружие у меня есть.
– Тьфу, – присвистнул Грауберман. – Уже ночь почти – а он «за работу». Баиньки пора, Федор Николаевич. Побойтесь бога.
– Его-то я и побаиваюсь, – ответил Теляк без тени шутки и вновь закурил.
48. Крикшты и прочие особенности некрокульта
Мы отъехали от дома уже километров на двадцать в сторону Припяти. Деревни, попадающиеся на пути, были давно мертвы. Теляк в них даже не притормаживал. Несколько покосившихся хат, приобретших старческую полупрозрачность, бетонные основания магазинов и клубов, однотипные памятники павшим. Если что-то могло здесь испугать, так это встреча с человеком. Теляк ориентировался по навигатору: кто-то вбил ему необходимые координаты, и сейчас он пытался максимально приблизиться к цели, используя немногочисленные дороги и тропы. Мы въехали в густой лес, отдающий почти тропической сыростью, полный птичьих звуков. Здесь по-прежнему было светло, будто солнце застыло на линии горизонта за лиственным массивом и было намерено стоять над нами до завершения задания. Обманчивое ощущение. Вот-вот должно было стемнеть, что в условиях зоны отчуждения представлялось крайне неуютным. В смешанном лесу по мху широко рассыпалось цветение чабреца, вереск еще не появился. Когда-то здесь прошел ледник, и по всему лесу были разбросаны покрытые мхом обломки скал размером с дом, что придавало зрелищу еще более фантастический характер. Подлеска почти не было, и Федор лавировал между редко поставленными деревьями и камнями довольно умело. Мы направлялись к кладбищу (как я сразу не догадался?) – к лесному кладбищу, ожидавшему полного растворения в природном ландшафте. Надгробия появились внезапно, буквально выросли из-под земли.