Потом Кузьма с Петровичем пили кофе вдвоём в тишине. Полина не вышла, несмотря на уговоры.
– Поплачет и успокоится, – беспечно отмахнулся Кузьма. – Что я, не знаю, что ли? Это сейчас обидно, а через месяц забудет, как звали. Понимаешь, дед, я насмотрелся, наслушался, хватит с меня. Я только для этого и приехал. Сделать одну вещь нормально – воспитание. И вообще. Ты вот смотришь, а сам скажи – если бы Гальку стал домогаться такой вот типчик, когда ей было годков тринадцать или четырнадцать, ты бы чего? Сидел на печке и в носу ковырял, а?.. Ну чего ты молчишь? Если бы трахал дочку твою?..
– Угомонись ты! Перестань про это говорить, – разозлился дед. – Я, по-твоему, слепой? Я следил, чтобы всё нормально у них было. Да и Полина не такая, спасибо матери её скажи.
– Ладно, верю. А, то есть мне спасибо не надо?
– А где ты был? – искренне удивился Петрович. – В самые трудные годы свалил. Нет уж, папашка, извини, но пока тут заслуги твоей мало.
– Ну ничего, подрастёт, выдам замуж. Держать не буду. Но я и правда хотел, чтобы как лучше. Веришь ты мне, Борька?
Он потрепал пса за ухом, и тот радостно гавкнул.
– Уберёшь ты его из дома, наконец?
– Да, пора бы и сторожить начинать, Борька. Порадовались мы с тобой встрече. И ладно.
Кузьма вышел во двор и определил Борьку в потемневшую от времени конуру.
– Срублю тебе новую, – пообещал он и занялся этим в тот же день, как немного отоспался.
Пару дней у Кузьмы заняло сооружение нового дома для пса. Это уже была не вполне конура: высотой в пол-этажа, просторная, имеющая два больших окна, она смотрелась как маленькая веранда, внутрь он навалил свежей соломы, тщательно заткнул все щели ватой и проконопатил крышу. Потом взялся за крышу основного дома и неделю возился с ней. Попутно он соорудил себе гамак в саду, а возле – небольшой кофейный столик. Подле ложился Борька, и Кузьма рассказывал ему анекдоты и нестрашные истории про свои военные приключения, после чего сладко засыпал на свежем воздухе.
Всё это время Полина не разговаривала с отцом, и он легко оставил попытки с ней подружиться. Раз, другой принёс новые подарки: платье, конфеты, которые она любила в детстве, – но ничего не помогло. Тогда Кузьма подумал, что время ещё есть, ведь чувствовал себя он прекрасно, никаких признаков скорой смерти. Значит, и с дочерью ещё успеет наладиться.
Через пару недель ветерану наскучили строительные заботы. Он взялся за сооружение новой бани, более приличного забора, планировал заняться и внутренним убранством дома, половина которого никем не использовалась, но уже к концу второй недели странное чувство посетило его. Это была не лень, но ощущение незначительности всего происходящего. Единственное по-настоящему важное дело в жизни осталось позади, и Кузьма не знал, к чему себя приладить.