– Думаешь об этом?
– Нет.
– Не о них. А о том, почему сам не?
– Может, и думаю, не знаю.
– Все думают, – уверенно сказал Павел. Помолчав, добавил: – Хороший пёс. У нас тоже был в участке пёс. Меня больше всех любил. Жаль, не смог забрать с собой.
– А что с ним?
– Да хрен его теперь знает. Писем не пишет.
Теперь Кузьма понял, что мужичок показался ему знакомым, потому что у всех прошедших эту войну был общий отпечаток стыда, разочарования и гнева. Особенно гнева – на огромный безмолвный народ, который они пошли защищать на самую передовую.
– Выпьем? – предложил Кузьма.
– Пошли, – мрачно, будто с роком, согласился Павел.
Они отправились в дом Кузьмы, закрылись в одной из комнат, которая уже несколько лет была никому не нужна, и принялись пить и разговаривать. За этим пролетело дня три. Петрович иногда стучал и проверял, жив ли хозяин с гостем, но всякий раз находил мужчин угрюмыми, раздражёнными и напряженно продолжающими напиваться. Либо спящими.
На четвёртый день Павел вдруг встал и уехал в свой посёлок. Но уже в конце недели он вернулся не один, а с ещё двумя ветеранами. Трое мужчин были примерно одного возраста, один младше. Провели они на войне почти одинаковое время: Кузьма и Павел – по четыре года, Егор и Никита – по три с половиной. Когда через ещё пару дней к ним присоединился пятый, то хозяин сказал, что комната тесновата для такой большой компании и что он беспокоится за дочь, и поэтому всей толпой они отправились искать новое место, и, как ни странно, быстро нашли. Оказалось, что стоявший к северу от Края пункт сбора рыбаков забросили, пока шла война. Пятеро ветеранов быстро обжили ветхий бревенчатый домик.
Они стали собираться несколько раз в неделю, редко сговариваясь о времени. Обычно первым приходил Кузьма, поскольку жил ближе всех. Он мог прийти сразу после обеда и, посадив Борьку сторожить, усесться за огромным обеденным столом в ожидании остальных. Следом, как правило, на дребезжащем велосипеде приезжал бывший милиционер Павел, а за ним и остальные. Часам к семи, когда море багровело, серело или золотилось под очередным закатом, все бывали в сборе.
У посиделок не было темы или повода. Мужчины не пытались себя развлечь. Иногда они могли просто усесться за стол и ждать, пока стемнеет. Потом, когда ложилась тьма, им волей-неволей приходилось общаться, чтобы, по крайней мере, зажечь керосинку. Но когда скупой свет орошал лица, молчание возвращалось. Иногда Егор приносил гитару и бренчал, иногда Павел являлся с нардами и играл с кем-нибудь. Но всё это было лишь способом чуть отвлечься от любимого совместного безмолвия.