– Маринованная бамия[11]? – спросила Люс почти по-детски.
Никто не мог бы сказать, что ее родители не приложили усилий.
Папа кивнул.
– И сладкий чай, и печенье в белой глазури. Мамалыга с чеддером и добавкой чили, все, что ты любишь. Ох, – добавил он, – и еще кое-что.
Мама вытащила из сумочки толстый запечатанный красный конверт и протянула дочери. На кратчайший миг в животе Люс шевельнулась застарелая боль, когда вспомнились послания, которые она привыкла получать. «Маньяк-убийца». «Девушка-смерть».
Но когда она увидела почерк, которым было надписано письмо, ее лицо расплылось в широчайшей улыбке.
Келли.
Люс вскрыла конверт и вытащила открытку с черно-белой фотографией двух пожилых дам, делающих завивку в парикмахерской. Внутри каждый ее квадратный дюйм был исписан крупным округлым почерком подруги. Еще в конверте обнаружилось несколько вырванных из тетради, густо исчерканных листков, поскольку места на открытке оказалось явно недостаточно.
«Дорогая Люс,
поскольку у нас теперь смехотворно мало времени для телефонных разговоров (пожалуйста, попроси его увеличить, это просто несправедливо), я собралась на старинный лад написать тебе преогромнейшее письмо. Внутри ты найдешь каждую мельчайшую подробность того, что произошло со мной за последние две недели. Нравится тебе это или нет…»
Люс прижала конверт к груди, все еще улыбаясь, собираясь проглотить письмо сразу же, как только мама с папой отправятся домой. Келли не забыла ее. И родители сидят рядом с ней. Слишком давно девушка не чувствовала себя любимой. Она взяла руку отца и крепко ее сжала.
От пронзительного свистка родители подпрыгнули.
– Это всего лишь сигнал к обеду, – пояснила она, к их явному облегчению. – Пойдемте, я хотела вас кое с кем познакомить.
Они направились в сторону двора, где проходило открытие родительского дня. Люс вдруг увидела школьную территорию глазами родителей. Заново отметила просевшую крышу главного здания и тошнотворный, перезрелый запах гниющей персиковой рощицы около спортзала. Кованый чугун кладбищенских ворот, изъеденный ржавчиной.
Люс поняла, что всего за пару недель совершенно привыкла ко многим бросающимся в глаза недостаткам «Меча и Креста».
Родителей же это все явно ужасало. Отец указал на увядающую виноградную лозу, из последних сил цепляющуюся за занозистую ограду у входа во двор.
– Это же сорт шардоне, – заметил он, морщась, поскольку не мог не разделить с растением его боль.
Мама, выставив локти, обеими руками прижимала к груди сумочку. Эту позу она принимала всякий раз, когда оказывалась в районе, где, по ее мнению, ее могли ограбить. А они еще не знают о видеонаблюдении. Родители, непреклонно возражавшие против таких мелочей, как приобретение веб-камеры для дочери, придут в ужас от одной мысли о постоянном надзоре в ее школе.