— Я рад, что ты наконец оценил мои труды, Дориан, — холодно заметил художник, справившись с удивлением. — Думал, не сподобишься.
— Оценил? Бэзил, я влюблен в твою картину! Мне кажется, что это часть меня.
— Что ж, как только ты высохнешь, тебя покроют лаком, вставят в раму и отправят домой. Тогда можешь делать с собой все, что тебе угодно. — Художник прошел через комнату и позвонил в колокольчик. — Дориан, ведь ты выпьешь чаю? И ты, Гарри? Или же ты не любитель столь простых удовольствий?
— Обожаю простые удовольствия, — заявил лорд Генри. — Они — последнее прибежище натур сложных. Подобных сцен я терпеть не могу, разве что в театре. Что за нелепые люди вы оба! Ума не приложу, как можно утверждать, что человек — существо рациональное. Пожалуй, это самое непродуманное определение из всех существующих. Человек обладает разными качествами, но только не рациональностью. Как бы там ни было, я этому рад, хотя лучше бы вы, друзья, не вздорили из-за картины. Будет гораздо разумнее, Бэзил, если ты отдашь ее мне. Глупому мальчишке она вряд ли нужна, а вот я был бы рад получить этот портрет.
— Если ты не отдашь его мне, Бэзил, я не прощу тебя никогда! — вскричал Дориан. — И я никому не позволю называть меня глупым мальчишкой!
— Ты знаешь, что портрет твой, Дориан. Я подарил его тебе еще до того, как написал.
— Вы должны понимать, что вели себя глупо, мистер Грей, и вряд ли вам следует возражать против напоминания, что вы чрезвычайно юны.
— Еще сегодня утром я возразил бы непременно, лорд Генри.
— Ха! Сегодня утром! С тех пор вы многое пережили.
В дверь постучали. Вошел дворецкий с чайным подносом и поставил его на японский столик. Раздался звон чашек и блюдец, мелодичное шипение георгианского чайника. Мальчик-слуга внес фарфоровую сахарницу и молочник. Дориан Грей налил всем чаю. Двое молодых людей неспешно приблизились к столу и заглянули под крышки блюд.
— Поедемте сегодня в театр, — предложил лорд Генри. — Наверняка где-нибудь что-нибудь идет. Я обещал отобедать у Уайта с одним приятелем, но могу послать ему телеграмму, что заболел или мне помешала прийти более поздняя договоренность. Пожалуй, это будет неплохим оправданием в силу своей неожиданной откровенности.
— Какая скука наряжаться в вечерний костюм! — пробормотал Холлуорд. — Стоит его только надеть, как жизнь делается невыносимой!
— Да, — задумчиво протянул лорд Генри, — наряды девятнадцатого века отвратительны. Такие мрачные, такие унылые. В современной жизни порок — единственный яркий элемент.
— Гарри, вовсе не стоит говорить такие вещи в присутствии Дориана.