— Смех — совсем неплохое начало дружбы и лучшее ее окончание, — заметил юный лорд, срывая еще одну маргаритку.
Холлуорд покачал головой:
— Гарри, ты понятия не имеешь ни о дружбе, ни о вражде, если уж на то пошло. Ты любишь всех. Иными словами, все тебе одинаково безразличны.
— Ты ко мне крайне несправедлив! — вскричал лорд Генри, сдвигая шляпу на затылок и оглядывая похожие на растрепанные мотки блестящих шелковых нитей легкие белые облачка, неспешно плывущие в бирюзовой глубине летнего неба. — Да, крайне несправедлив. К разным людям я отношусь совершенно по-разному. В друзьях я ценю внешность, в знакомых — характер, а во врагах — ум. Выбирать себе врагов следует особенно придирчиво. Ни один из моих врагов не дурак. Все обладают изрядной долей интеллекта и вследствие этого ценят меня по достоинству. Думаешь, мной руководит тщеславие? Пожалуй, да.
— Похоже на то, Гарри. Однако по твоей классификации я прохожу всего лишь как знакомый.
— Мой старый добрый Бэзил, для меня ты гораздо больше, чем просто знакомый!
— И гораздо меньше, чем друг. Для тебя я вроде брата, верно?
— Ох уж эти братья! Мой старший брат никак не умрет, а младшие только и делают, что умирают[1].
— Гарри! — неодобрительно воскликнул Холлуорд.
— Дорогой мой, я говорю не на полном серьезе. Впрочем, я не могу не питать отвращения к своим родственникам. Полагаю, причина кроется в том, что видеть свои недостатки в других — невыносимо. Я изрядно сочувствую английским демократам, которые бурно возмущаются так называемыми «пороками высших классов». Наши массы считают, что пьянство, скудоумие и распущенность принадлежат им по праву, а если идиотом выставляет себя представитель высшего света, то он вторгается в их вотчину. Когда бедняга Саутворк начал бракоразводный процесс, их возмущение не знало границ. При этом едва ли десять процентов пролетариата ведет добродетельный образ жизни!
— Я не согласен ни с единым твоим словом, Гарри, более того, ты и сам вряд ли согласен!
Лорд Генри погладил свою заостренную бородку и постучал тростью черного дерева по носу лакового ботинка.
— Бэзил, ты типичный англичанин! Подобное замечание ты делаешь уже второй раз. Выскажи какую-нибудь идею типичному англичанину — что всегда опрометчиво, — так он и не задумается о том, плоха она или хороша. Единственное, что он сочтет важным, — веришь ты в нее или нет. В то время как ценность идеи не имеет никакого отношения к искренности того, кто ее высказывает. На самом деле весьма вероятно, что чем меньше искренности проявляет человек, тем ценнее высказываемая им идея, ведь в этом случае на нее не влияют ни его стремления, ни желания, ни предрассудки. Впрочем, я не намерен обсуждать с тобой политику, социологию или метафизику. Люди мне нравятся больше, нежели принципы, а людей без принципов я люблю больше всего на свете. Лучше расскажи мне о Дориане Грее. Вы часто видитесь?