И я решил пойти вдоль этой безлесной полосы. На четвертый день пути прохладное зловоние и тучи комаров возвестили о приближении к озеру или болоту. Красноватая почва уступила место перегною, который упруго пружинил при каждом шаге. Лес сменился непролазным кустарником, и каждый шаг давался ценой поистине кавалерийской атаки. Наши мачете не знали отдыха. К счастью, полоса кустарника оказалась неширокой, и мы вступили в море шуршащих трав. Пришлось надеть рубашку с длинными рукавами. Саблевидные ленты с микроскопическими зазубринами на обоюдоостром лезвии нещадно резали руки. Грунт становился все более зыбким. Прежде чем сделать следующий шаг, приходилось уминать траву ногой, чтобы ступать не по земле, а по зеленовато-белому травяному настилу. Так было больше шансов не провалиться по пояс.
Но вот пошла уже откровенная трясина: затянутые коричневой дрянью ямы, окна черно-кофейной воды, поблескивающие сквозь слой зеленой сальвинии. Впрочем, гораздо большую опасность таили в себе скрытые травой участки. Вот где действительно можно было отдать богу душу! Приходилось внимательно приглядываться к каждому цветку. Цветы растений-амфибий красноречиво и честно предупреждали об опасности. Что же касается цветов, растущих на сравнительно твердом грунте, таких я знал слишком мало.
Шестичасовой изнурительный переход оказался напрасным. Дальше пути не было. Я возвращался назад по беловатой дороге из травяных стеблей, чуть не плача от злости. Пот ел лицо, как серная кислота. Виски трещали под ударами пульса.
От наших шагов разбегались кузнечики и разлетались стрекозы. Над нашими головами проносились цапли. «Цапли, - подумал я. - Цапли. Значит, там все же есть открытая вода. Может быть, даже то самое озеро…»
Я выругался тогда длинно и витиевато, как умеют только в Манаусе. Мои проводники остановились и переглянулись. Я выругался опять, уже короче, по-английски. Они пошли дальше. Легче мне не стало.
И все же я решил сделать еще одну попытку прорваться к озеру.
После суточного отдыха мы вновь пошли на приступ. Опухшие от укусов и полосатые от расчесов, мы четыре дня одолевали эти проклятые триста ярдов. В итоге мы кровью и болью своей проложили дорогу к озеру. Дорогу, в полном смысле слова вымощенную жердями и окрапленную нашим потом.
Сразу же за болотом показалась узенькая кайма краснозема, обрывающегося над темневшим внизу озером. Во время паводка вода в озере, наверное, подымается вровень с берегами. Потом стремительно падает, размывая обрыв, увлекая комья красного суглинка и обнажая переплетение корней.