Джим уже не притворяется, будто уходит работать в свое убежище (даже Ева перестала называть сарай мастерской), но никаких эмоций по этому поводу, если верить ему, не испытывает; наоборот, он счастлив, что не надо заставлять себя проводить там столько времени после занятий в школе. Ева, напротив — хотя ни с кем, кроме Пенелопы, своими переживаниями она не делилась — пыталась сопротивляться беременности, бороться с тем убаюкивающим состоянием заторможенности, которое охватывало ее и мешало работать над романом. Она надеется, что скоро все закончится. В понедельник она отправит редактору окончательный вариант и всю себя посвятит ожиданию ребенка.
На несколько минут в кухне воцаряется тишина: Ева доедает тосты, Синклер пьет кофе. Слышно, как наверху ворочается Дженнифер. Ева ждет, что сейчас раздастся тихий плач дочери, но все тихо.
Первым заговаривает Синклер:
— Я немного тревожусь из-за Вивиан. Ты видела, насколько она…
Ева кивает, ничего не говоря: откровенность Синклера удивляет.
— Наверное, виноват этот проклятый грипп. Она ведь тоже переболела.
— Да, похоже.
— Думаю, стоит переговорить с ее врачом. Конфиденциально. Может быть, он объяснит, в чем дело.
Синклер смотрит в стол. Ева внезапно хочет дотронуться до него и берет его руку в свои ладони. Он поднимает голову и удивленно глядит на Еву.
— Я понимаю, как вам тяжело.
Синклер прочищает горло, отвечает Еве легким пожатием и высвобождает кисть.
— Не слишком. В чем суть семейной жизни? Принимать все — и радости, и горести. Так, по крайней мере, должно быть.
Сверху, приглушенный ковром, доносится плачущий голос Дженнифер:
— Мамочка…
— Я пойду к ней, — говорит Ева.
Поднимаясь по лестнице, она повторяет про себя услышанное. «И радости, и горести…» Вот уже несколько лет последнего с избытком хватало в жизни; иногда Ева сомневалась в их с Джимом способности справиться со всем этим. Она верила в их взаимную любовь, но порой казалось: этого недостаточно. Что ж, ее страхи были напрасны: трудные, бурные времена позади, и Ева может теперь оглядываться на них из той тихой гавани, куда зашел корабль их семейной жизни.
В кабинете Синклера четырехлетняя Дженнифер — Еве кажется, дочь беспокоится из-за скорого появления брата или сестры, — скинула пижаму и стоит у двери вся красная и в слезах.
— Мамочка… — Дженнифер плачет навзрыд, ее интонации внезапно напоминают Вивиан. — Ты не пришла!
— Вот она я, дорогая, — произносит Ева успокаивающе. — Я просто спускалась на первый этаж.
Дженнифер недовольно смотрит на мать; глаза опухли от слез.
— Мне здесь не нравится. Я хочу домой.