Идея провести рождественские каникулы в Лос-Анджелесе возникла у Евы. На это время она будет свободна от корректуры, у Сэма появится возможность пообщаться с отцом (с тех пор как умерла Мириам, Дэвид ни разу не задерживался в Лондоне дольше чем на выходные — его вечно ждали пробы), и оба они повидаются с Ребеккой, которая теперь живет с Дэвидом. Ей восемнадцать, дочь переросла Еву, глаза темные, как у отца, полные губы и беззаботная улыбка. Она уже пробовала себя в качестве модели в Лондоне, Дэвид водил ее с собой по голливудским вечеринкам, словно… «словно сутенер» — так охарактеризовала Ева его поведение, когда они в последний раз спорили по телефону. Дэвид оскорбился — как сделал бы на его месте всякий отец, наблюдающий взросление своих детей с безопасного расстояния в пять тысяч миль.
— Если будешь заставлять Ребекку делать то, чего она не хочет, ты добьешься только отчуждения.
Еве не хочется признавать, но Дэвид прав. Подростковый возраст Ребекки — это бесконечные рыдания, хлопанье дверями и угрозы уехать к отцу в Лос-Анджелес. Самая жестокая стычка произошла, когда Ребекке исполнилось четырнадцать: Дэвид не приехал, как обещал, на ее день рождения. За этим последовал обычный звонок с извинениями: «Прости, дорогая, но Харви назначил встречу с Джорджем Лукасом», — следом пришла «примирительная» посылка с большим флаконом «Шанель № 5». Ева постаралась возместить дочери потери и приготовила парадный ужин для нее и четверых ее друзей: салат-коктейль с креветками, цыпленка по-охотничьи, торт «Аляска». К ужину никто из них не явился; и только одной из них — милой и нервной девочке по имени Эбигейл — хватило совести позвонить.
— Простите, миссис Кац, — сказала Эбигейл. — Ребекка вместе с остальными пошла в клуб. Она очень рассердится, если узнает, что я вам сказала, но иначе я буду чувствовать себя ужасно.
Ева не торопясь обернула пленкой и убрала в холодильник все приготовленное, собрала столовые приборы, сняла с проигрывателя пластинку Дэвида Боуи (ее подарок Ребекке). Пятилетний Сэм помогал ей — он обожал старшую сестру, но очень чутко прислушивался к настроениям матери. Ева уложила сына и уселась с пачкой сигарет ждать Ребекку. Та появилась к двум ночи; увидев мать, поджала ярко накрашенные розовой помадой губы и сказала:
— Я хочу жить с папой, а не с тобой.
Ева ответила ей с искренностью, о которой потом пожалела:
— Тогда почему бы тебе не сесть на самолет и не убраться отсюда к чертовой матери?
Глаза Ребекки сузились.
— Возможно, я так и сделаю. Но ты ведь потом будешь переживать, верно?