Она занялась ремонтом немедленно: даже на восьмом месяце беременности продолжала отдирать размокшую штукатурку и старые обои, красила потолки, стоя на верхней ступеньке стремянки и игнорируя просьбы Джима быть осторожной.
Джим, конечно, вспомнил лето 62-го (все пробовал посчитать, сколько лет прошло с тех пор), когда они с Евой переехали в район Джипси-Хилл, в ярко-розовый дом с мастерской старого художника в саду, где он рассчитывал добиться многого. Джим прожил в том доме тридцать лет и не мог просто взять и стереть его из памяти. Они с Евой положили немало сил на то, чтобы сделать его обитаемым: по вечерам Ева возвращалась из редакции «Ежедневного курьера», переодевалась в одну из его старых рубашек, затягивала косынку на голове и бралась за малярную кисть.
Однажды Джим допустил досадную оплошность: поднявшись наверх, он увидел Беллу на стремянке — она стояла к нему спиной, темные кудри выбились из-под косынки — и назвал ее Евой. Белла не разговаривала с ним четыре дня. Послала куда подальше — подвергла обструкции, как теперь выражаются, — что проделывала с огорчительной регулярностью. В начале их отношений такого за ней не водилось.
В прихожей Джим снимает с дочери рюкзак, шапку, варежки и толстый пуховик. Робин топает ногами, обутыми в высокие сапоги, стряхивая остатки снега на пол. Голубыми глазами (одинакового цвета, в отличие от матери), формой нежно-розовых ушных раковин, забавным выражением, появляющимся на лице в моменты глубокой задумчивости, — всем этим Робин очень напоминает Джиму Дженнифер и даже, пожалуй, Дэниела. Но он опасается подобных сравнений: когда Робин впервые улыбнулась, и Джим — преисполненный отцовского счастья — сказал, что видит перед собой Дженнифер, Белла отреагировала очень резко.
— Не заставляй меня чувствовать так, — сказала она, — будто все, сделанное нами вдвоем, надо обязательно сравнивать с твоей жизнью с ней.
Потом Белла извинилась за этот срыв, объяснила его нервным истощением после родов. Но неприятный осадок остался. Это была уже не совсем та женщина — девушка, — однажды в сентябре заглянувшая в художественный класс, с которой он разговаривал об искусстве, свободе и жизни, не ограниченной условностями, и мог делать это часами — в пабе, в мастерской и даже во время того злополучного ужина в компании с Евой.
Время, проведенное в обществе Беллы, ощущалось Джимом словно глоток холодной воды при сильной жажде: она была молода, красива, с ней рядом казалось легко существовать, не чувствуя обязательств, налагаемых длительным браком, и не питая надежд, с ним связанных.