-- Проводить в подземелья.
Утром придется устроить показательную порку -- чтобы напомнить всем, что, несмотря на чуму, королевская власть в городе сильна.
Арестованные не вырывались и не кричали, как это было обычно. Кажется, вместе с погасшим пламенем пожара погасла и всеобщая ярость, и теперь, как Дойл полагал, многие люди пытались понять, что подтолкнуло их начать сопротивление страже. Те же, кто остался без желанной наживы, злобно сверкали глазами и надеялись удрать до того, как палачи распорют их спины и задницы кнутами.
Когда всех увели, площадь почти опустела -- остались только патрули, тоже потемневшие от огня, помятые, но, кажется, мало пострадавшие. К Дойлу подъехал командир его отряда.
-- Милорд, вы в порядке?
-- Как твое имя, напомни? -- спросил он.
-- Рексон, милорд. Тео Рексон, -- воин снял шлем, открывая потное красное лицо с внушительными усами.
-- Хорошая работа, -- Дойл снял перчатку, глянул на собственную руку и досадливо поморщился -- это был редкий случай, когда перстень с хорошим камнем не помешал бы. Но его не было, поэтому он отстегнул от пояса драгоценные ножны с небольшим кинжалом с золотой рукоятью -- подарком Эйриха -- и протянул Рексону.
-- Милорд...
-- Бери.
Рыцарь осмотрел кинжал, попробовал сталь и прикрепил к своему поясу, низко, насколько это было возможно в седле, поклонился.
-- Проверьте северную часть города и возвращайтесь, -- сказал Дойл, снова надевая перчатку. -- И дайте людям отдохнуть. Вы мне будете нужны к десяти часам утра.
-- Слушаюсь, милорд, -- Рексон снова поклонился и отъехал к своему отряду, а Дойл запрокинул голову вверх. Небо было еще темным, до рассвета несколько часов. Будить Эйриха смысла не было. Нужно было возвращаться к себе, привести себя в порядок, проверить, насколько сильно досталось и без того увечной руке, и подготовить к утру доклад о произошедшем. И, если удастся, к этому времени поговорить с зачинщиками погрома.
Дойл собрался именно так и поступить, но в тот момент, когда разворачивал коня к замку, вдруг понял, что у него есть еще одно дело -- нужно было проверить, не пострадал ли дом леди Харроу.
Разумеется, улица возле дома леди Харроу была пустынной, спокойной и темной -- ее не коснулся шум погромов, и пламя пожара не опалило ее своим дыханием. Все вокруг спало безмятежным сном. Дойл придержал коня и, вопреки всем понуканиям рассудка, требовавшего вернуться в замок, спешился. Набросил уздечку на коновязь и замер в десяти шагах от двери дома, вслушиваясь в его тишину. Леди Харроу сейчас наверняка спит в своей постели, в комнате в глубине дома. Эта мысль обожгла Дойла так сильно, что он немедленно постарался избавиться от нее, но все-таки образ тонкого профиля леди Харроу, едва различимого на фоне белых подушек, еще почти минуту преследовал его, пока не исчез, испуганный внезапным шорохом. Дойл насторожился и коснулся пальцами рукояти меча.