-- Скоро зарядят дожди, -- согласился Дойл. -- И, кто знает, может, пойдет снег.
-- Казнь обязательно должна быть публичной?
Леди Харроу опустила глаза.
-- Обязательно. То, что произошло, не должно повториться. Но... -- Дойл осекся, а потом все-таки продолжил: -- но вам не обязательно присутствовать и смотреть. Оставайтесь дома.
-- Это... ваш приказ?
Дойл хмыкнул:
-- Мой совет.
Она не сказала, последует ли ему, и дальше они снова шли в молчании. Галерея сделала еще один поворот -- и они снова вышли к дверям тронного зала. Толпы придворных уже не было -- только стража и несколько теней дежурили в просторном холле.
-- Надеюсь, вы приехали не одна?
-- Меня ждет служанка в карете.
Дойл был этому и рад, и нет -- в глубине души он хотел услышать, что она одна и нуждается в сопровождении.
Оставшееся время до казни Дойл провел в безумной суете -- нужно было слишком многое подготовить, проследить, чтобы эшафоты были возведены к сроку, чтобы все семеро осужденных получили возможность поговорить со священником -- в качестве жеста милосердия Дойл согласился, чтобы это был не отец Рикон, -- и сделать еще сотню мелких дел. Поэтому к тому моменту, когда пришло время следовать за Эйрихом на балкон, с которого открывался отличный вид на Рыночную площадь, Дойл уже готов был собственными руками заколоть всех семерых, чтобы только побыстрее закончить казнь.
Вокруг эшафота уже собралась огромная толпа -- придворные смотрели в основном с балконов домов, а чернь бурлила внизу, надеясь оказаться как можно ближе и увидеть, как будут казнить милордов, во всех подробностях.
Выход Эйриха встречали радостным воем восторга. Дойл остался в тени. На казни он смотреть не любил -- и, если бы мог, с удовольствием последовал бы собственному совету, данному леди Харроу. Но, разумеется, он не имел на это права -- равно как и на то, чтобы, по примеру Эйриха отвести взгляд. Поддерживая свою репутацию, он был обязан не отрываясь смотреть за работой палачей -- даже притом, что знал всю процедуру досконально.
Когда большие башенные часы пробили четыре раза, толпа, подобно воде, рассекаемой носом корабля, расступилась перед процессией из стражи, святых отцов и осужденных. В этот раз милорды предстали в одних рубахах, босые, с непокрытыми головами. Руки всех семерых были связаны за спиной. Чернь заревела, в осужденных полетели какие-то огрызки, очистки, комья грязи. Дойл увидел, как побелели пальцы Эйриха, лежавшие на рукояти меча. Будь они одни, Дойл сказал бы что-то о необходимости, но на балконе стояли невиновные члены совета, и Дойл промолчал.