Я продекламировал, глядя в черные очи:
— «Что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»
Красавица оценила изысканный комплимент, подплыла к стойке и причалила к табурету рядом со мной. Поздоровались.
— Жорж, томатный сок, пожалуйста. Николай Васильевич, вы — последний романтик..
— Не последний, этого добра в России навалом.
— О Любавских так и нет известий?
— Как сквозь землю провалились.
— Господи, вот ужас-то! — прозвучало так искренне, сострадательно. Актриса. — Вы здесь Борю не видели?
— Нет. Вчера он занимался мануальной терапией с Танюшей.
— Знаю. Молодец. Я не выношу физического уродства. А вы?
«Я тоже», — ответить бы честно, но отчего-то стало обидно за убогую, и я отозвался нравоучительно:
— Нравственное — страшнее.
— Так принято говорить, но… Я лично собираюсь жить до сорока, дальше — неинтересно.
— И сколько вам уже набежало?
— Двадцать пять.
— Стало быть, через пятнадцать лет руки на себя наложите?
— Положусь на случай.
— Кстати о смертоносных случаях. Сегодня один человек сказал, что возле Любавской вертелось пятеро мужчин.
— Одновременно?.. Вот это размах! Впрочем, она была интересной, загадочной женщиной. И по-вашему, кто-то из них убил ее с сыном?
— Кажется неправдоподобным, да?
— Ну… страсть непредсказуема, не знает удержу. Кто они?
— Во-первых, муж.
— Да, говорят это правило такое: первым подозревать мужа. У него безобразное, злое лицо.
— Далее: сценарист Василевич, продюсер, я…
Она перебила изумленно:
— Вы сами себя причисляете…
— Объективности ради. У меня не было причин, но, возможно, я последний, кто видел ее в живых. Кроме убийцы, разумеется.
— А кто пятый?
— Ваш жених.
— Вы шутите! До той субботы Боря не был с ней знаком.
— Опять-таки ради объективности. Он один из тех, с кем она общалась перед исчезновением: со мной, Василевичем и Вольновым.
— А когда исчезла?
— В половине третьего я подвез ее домой на Плющиху. У Бориса есть алиби?
— Нет, — выдохнула она как зачарованная. — Он обиделся, ушел, напился, пришел…
— В клуб?
— Ну, мы еще отмечали… Вы знаете, премии достались Гофману и мне. Как водится, был банкет. Примерно в пять утра явился Боря.
— Где он пил?
— На Тверском бульваре с каким-то бродягой.
— Да, это не алиби.
— Нет, вы серьезно? — Рита очнулась от «зачарованности» и рассмеялась волнующим смехом, прижав руку к сердцу — ее собственный, очень выразительный жест. — Он так загорелся играть в «Египетских ночах», что режиссера прикончил?
— С мотивом у меня туго, — признался я.
— Вы же не сыщик, а кинооператор. Но вообще интересно… Почему вы взялись за это дело?