– Нет, – возразила Эстефания. – Как глист.
С каждой из нас учитель поздоровался за руку. Его пальцы, сжавшие мою ладонь, еще принадлежали городу. Прохладные и сухие, они никогда не чистили манго и не потрошили папайю. Голову его покрывала соломенная шляпа с мягкими полями, называвшаяся, как он объяснил позже, панамой. Нам она показалась верхом элегантности. Если не считать моего отца, мы впервые видели мужчину не в бейсболке. У Хосе Росы были вьющиеся черные волосы и светло-карие глаза с длинными ресницами, которые загибались к бровям.
Познакомившись с ним, моя мама сказала:
– Ну, Ледиди, впору нам засучивать рукава и рыть ему нору!
В первый день занятий мы все собрались в школе вместе с мамами, чтобы официально представиться новому учителю. Так начинался каждый учебный год. В тот первый день мы выглядели просто самими собой. Мы были детьми дикой буйной природы, сродни папайям, игуанам и бабочкам.
Но после того, как перед нами появился Хосе Роса в своей шляпе-панаме, произошло массовое нашествие на салон красоты. Мы наблюдали за тем, как Рут моет головы и делает укладки нашим мамам. Одни просили распрямить им кудряшки, другие, наоборот, просили их завить. И только моя мама решительно заявила, что хочет осветлить свои черные космы. Рут с радостью согласилась: она давно и упорно призывала всех краситься.
Пока наши мамы наводили марафет, мы крутились в парикмахерских креслах, то следя за руками Рут, то глазея на огромные автобусы, проносившиеся мимо простреленного окна. Мы тоже мечтали о красивых прическах и налаченных ногтях, но тщетно.
Когда Рут сняла полотенце с маминой головы, на месте черной охапки вьющихся мелким бесом волос была желтая.
Салон вдруг затих: мы завороженно воззрились на это подобие желтой сахарной ваты.
На следующий день все явились в школу разряженные как на Рождество. Коричневые лица наших мам расцветились румянами, тушью и помадой. Мама Эстефании даже прилепила накладные ресницы, которые смотрелись на ее больном увядшем лице как выдвинутые антенны.
Когда приехал Хосе Роса, к нам в джунгли словно упало большое зеркало. Глядя на него, мы видели себя. Каждый неизвестный нам прежде изъян, каждый шрамчик на нашей коже отражался в нем.
Моя мама первая пригласила учителя на обед.
– Я сражу его своими познаниями в грамматике. Слыхала и про ономатопею, и про глаголы, – сказала она. – А что, разве не так?
Целый день мама мела наш земляной пол и отовсюду стирала пыль. После ухода отца она уборкой вообще не занималась.
Я находила объяснения тому, почему отец покинул наш дом, джунгли и маму (хотя она еще не успела превратиться в вечно пьяную мегеру), но я совершенно не понимала, как он мог расстаться со мной.