Это был не местный башмак. В нашем пекле таких башмаков не носили.
Встав у открытой дверцы, чужак оказался лицом к лицу с моей мамой. Из моего укрытия мне были видны только его башмаки и ее красные пластиковые шлепки, повернутые друг к другу носками.
– Здорово, мать, – сказал он.
Выговор тоже был не местный – северомексиканский, как и башмаки.
– Здесь всегда такая жарища? – спросил чужак.
Мама не ответила.
– Эй, мать, опусти дуло.
Открылась противоположная дверца машины.
Я не могла повернуться в норе, чтобы посмотреть, поэтому вся превратилась в слух.
Из «БМВ» вылез второй человек.
– Хлопнуть ее, что ли? – спросил он и тут же сорвался на булькающий кашель. У него был астматический голос жителя пустыни, голос гремучих змей и песчаных бурь.
– Где твоя дочка, а? – поинтересовался первый.
– У меня нет никакой дочки.
– Как это нет? Не ври мне, мать.
Я услышала, как об обшивку машины звякнула пуля.
«БМВ» надо мной затрясся.
Следом раздался треск автоматной очереди, и пули дробью прошлись по стене дома, взрывая необожженный кирпич.
Затем наступила тишина. Джунгли вздохнули и выдохнули. Насекомые, рептилии и птицы замерли, все шорохи прекратились. Небо потемнело.
Ветер сгорел в автоматном огне.
– В другой раз, мать, так легко не отделаешься, – произнес первый.
– Я оставил тут свою метку, ясно? – выдавил из себя второй сквозь хрипы с присвистом.
Мужчины сели в машину и захлопнули за собой дверцы. Водитель повернул ключ зажигания, и мотор затарахтел. Когда он поставил башмак на педаль газа, меня обдало автомобильными выхлопами. Я открыла рот и втянула в себя вредоносный дым.
Машина дала задний ход, развернулась и покатила вниз по тропинке.
Я дышала полной грудью.
Я наслаждалась ядовитой вонью, как ароматом цветов или фруктов.
Мама продержала меня в норе еще два часа.
– Ты не выйдешь, пока птицы не расщебечутся, – сказала она.
Уже смеркалось, когда мама отодвинула пальмовые листья и помогла мне вылезти. Наш маленький домик был весь измолочен пулями. Досталось даже папайе: из ран в мягкой коре сочился сладкий сок.
– Ой, посмотри! – вскрикнула мама, тыча пальцем в нору.
Я обернулась.
В норе сидели четыре скорпиона с белыми панцирями. Самые смертоносные.
– Скорпионы тебя пожалели, а люди никогда не пожалеют, – сказала мама.
Она сняла с ноги шлепку и прихлопнула всех четырех.
– На жалости далеко не уедешь, – заключила мама, сгребая скорпионов в горсть и отшвыривая подальше.
Прикрыв листьями нору, мы заметили на земле синий пластмассовый ингалятор. Он валялся на том месте, откуда астматик палил по нашему дому и по деревьям.