Каждый раз, смотря на нее и видя в ней своего отца, я едва удерживала язык за зубами.
Иногда мне казалось, что, если бы не присутствие рядом Марии, я бы не помнила отцовских черт. Когда мама узнала, что у отца есть на стороне другая семья, она собрала все его фотографии и поджарила на плитке, как тортильи. Одна за другой они скручивались и тлели на конфорке, пока не превращались в черно-серый пепел. Я наблюдала за тем, как папина улыбка в стиле Синатры, мои именинные торты и шары уплывают в дверь вместе с дымом.
Шрама на губе Марии как не бывало. Но, глядя на нее, я всегда представляла ее прежнее лицо, прежнее беззащитное лицо, полное мифического смысла и боли. Хотя шрам стерся, память о врожденной заячьей губе до сих пор делала ее прежней Марией.
Я села за свою старую школьную парту, стоявшую впритык к парте Марии. Мы половину своих жизней провели здесь бок о бок. Наши сухие, шершавые детские локотки соприкасались, когда мы упражнялись в письме и счете. В этой комнате мы переносились из наших домов и джунглей в совершенно иную жизнь.
Мария сообщила мне, что у Августы, мамы Эстефании, опять подскочила температура и что они завтра утром едут в Мехико, в бесплатный пункт помощи больным СПИДом, где Августе выдавали необходимые лекарства. Августа болела уже больше шести лет, и поездки в столицу и обратно превратились в рутину.
Я сообщила Марии, что Паула и Конча покинули свой дом навсегда.
Еще я рассказала ей о фотографиях. Мария тут же вскочила:
– А Рут? Ты спросила про Рут?
На нашей горе все были уверены, что между исчезновением Рут и похищением Паулы есть связь.
Я покачала головой.
– Нет, не спросила. Прости.
Мария потерла пальцем исчезнувший шрам. Мне вспомнилось, как в день операции мама и Рут выкурили пачку сигарет «Салем». Салон красоты пропитался запахом ментолового дыма. В раннем детстве мы с Марией таскали из пепельницы Рут окурки и сосали фильтры, воображая, будто это леденцы «Холс». Лицо Марии оживило во мне ощущение ментолового фильтра на языке.
– Ты внимательно их разглядела? Ты не поискала на снимках Рут?
– Нет.
– Айда.
Мы вскочили и устремились в сторону моего дома. Мы не шли, а почти бежали, подгоняемые надеждой найти на фотографиях Рут. В глупом восторге от своей дурацкой фантазии мы чесали прямиком через джунгли.
Рука вскинулась в мгновение ока, как потревоженная змея. Мамина рука. Я увидела на стене тень, а потом молниеносное движение, как удар скорпионьего хвоста или бросок языка игуаны, нацеленный в рой мошкары. На раз. В маминой руке блеснул маленький пистолет, и дело было сделано. Вся Сьерра-Мадре словно оцепенела. Я услышала хруст ломающейся кости – впервые в своей жизни.