Официантка щеголяла в красных шлепанцах на высокой пластиковой танкетке. Нам их вовек не забыть.
Я знала, что мама не ошиблась. Уж слишком тетенька нас обхаживала, а это верный признак, вернее не бывает. Я ждала, что она вот-вот протянет мне леденец. Отец, само собой, все отрицал.
Пока автобус несся по извивающемуся между темными горами шоссе, унося нас от залива и приближая к дому, апельсиновый сок жег мне живот и меня тошнило. Когда мы сошли на своей остановке, мамины шпильки тут же увязли в раскаленном черном асфальте, словно в луже жевательной резинки. Ей пришлось высоко поднимать ноги, вытаскивая каблуки из липкой грязи.
В тот день и зародилась мамина злость. Именно тогда у нее в душе угнездилось семя ярости. К тому моменту, когда мама выстрелила в Марию, это семя превратилось в могучее дерево, накрывшее нашу жизнь черной тенью.
Вернувшись поздно вечером домой, отец обнаружил, что вся его одежда вышвырнута за дверь и лежит рыхлой горкой на влажной теплой земле.
Съежившись в постели, я ловила всплески сдавленного шепота, похожие на вскрики.
– Хорош ты был, – шипела мама. Так я услышала.
– Не забывайся, – шипел отец. Так я услышала.
Сиплые звуки складывались в рваные слова и фразы.
– Я буду просить у Бога, – шипела мама. Так я услышала.
Утром отец пил кофе у плитки. Он был без рубашки, потому что вся его одежда валялась на улице. Я знала, что за ночь кучей тряпья завладели маленькие черные муравьи и ему придется долго вытряхивать и выбирать насекомых.
– Доброе утро, Ледиди, – сказал он.
На плече у отца торчала огромная шишка, окруженная глубокими вмятинами от укуса.
После той ночи мама не могла больше слушать песни о любви. Раньше она была певчей птичкой. Приемник играл круглые сутки, и мама, прибираясь, стряпая или гладя белые рубашки отца, постоянно покачивалась, вертелась и извивалась под напевы Хуана Габриэля и Луиса Мигеля. После той ночи мама выдернула приемник из розетки, словно выдернула свое счастье.
– Песни о любви напоминают мне, какая я дура, – говорила мама.
– Ты не дура, мам, – отвечала я.
– От этих песен у меня такое чувство, будто из горла прут назад конфеты, кока, мороженое и крем. Будто вернулся домой с дня рождения.
Как-то раз, когда мы навещали Эстефанию, радио вдруг разразилось любовной песней. Мелодия заполнила собой все комнаты. Мама занервничала и бросилась вон из дома. Ее вырвало под маленьким апельсиновым деревом. Вырвало мелодией, аккордами, вальсами и барабанами любви. На зеленую траву выплеснулась чистая зеленая любовная желчь. Я выскочила за мамой и, пока ее выворачивало, отводила от ее лица волосы.