– Твой отец убил для меня музыку, – сказала она.
Центр Акапулько навел меня на мысль о гадалке, предсказавшей маме не ту судьбу. Упоминалось ли в ее пророчествах это событие? Открыла ли маме вещунья, что она подстрелит сестру своей дочери?
Я смотрела в окно такси на оживленные улицы, по которым мы ехали к больнице. Мимо проносились магазины футболок, закусочные на колесах, рестораны.
Еще мне вспомнилось, как мы распиливали в металлоремонте мамино обручальное колечко. В Герреро почти никто не носил колец. Пальцы отекали от жары, и, надев кольцо, можно было в нем навеки остаться.
После ухода отца мама не сняла свой тоненький золотой ободок. Он врос в нее и сделался частью ее пальца, утонув в разбухшей плоти. Прохладными вечерами, когда мама резала помидоры или лук, я иногда замечала между наплывами кожи проблеск золота.
Однажды я целое утро наблюдала, как она силится стащить ободок: намыливает палец, поливает его маслом, но все без толку.
После нескольких часов бесполезных стараний она произнесла:
– Все, едем в Акапулько, пусть мне спилят это чертово кольцо.
– Хорошо, мам.
– Если там не смогут его спилить, я спилю себе палец, и дело с концом.
Уже сидя в автобусе, направляющемся в Акапулько, я узнала причину такого решения. Мамина библейская логика меня не удивила. Она видела сон.
Мама слушалась снов не хуже Моисея. По ее убеждению, нынешние люди навлекали на себя массу бед тем, что поступали не так, как велели им сны. Если бы ей приснилось нашествие на нашу гору саранчи, мы бы давным-давно отсюда сбежали. К великому сожалению, этого не случилось.
– Я видела сон про свое кольцо, – сказала мама.
В нем заключалось важное откровение.
– Если я не сниму с пальца обручальное кольцо, все птицы потеряют голос. – Во сне мама стояла ночью перед апельсиновым деревом, на ветках которого сидели попугаи, канарейки и ласточки. Они широко разевали клювы, запрокинув назад головки и глядя в небо, но не могли издать ни звука.
Слесарь распилил мамин ободок узким напильником. В два счета.
– У меня это на потоке, – объявил он, бросая маме на ладонь две золотые дужки.
Она задумчиво на них посмотрела:
– И что мне теперь с ними делать?
Кузнец не догадывался, что спас от жуткой участи всех певчих птиц Мексики.
В кабинете травматолога Марии наложили швы и повязку. Доктор сказал, что она легко отделалась – простым переломом.
В тот проклятый день маму все-таки не покинуло счастье.
Пока врачи занимались Марией, появилась ее мама, Лус. Значит, моя мама ей сообщила.
Мне было больно смотреть на Лус.
Я уставилась на больничный линолеум.