Мама лежала на кровати, свернувшись клубком под хлопковой простыней. Телевизор не работал. Впервые за многие годы я услыхала глубокую, гулкую тишину джунглей. Я услыхала цикад и звон роящихся вокруг дома москитов.
Ее тело под белой тканью напоминало валун. На полу рядом с кроватью стояли три пустые пивные бутылки. Коричневое стекло пустых сосудов отливало золотом в полосе лунного света, падавшего из окна.
Я присела на краешек кровати.
– Мне показалось, это твой отец, – проскулила мама из глубин своей полотняной пещеры.
– Спи, мам.
– Я правда, правда подумала, что это твой отец, – повторила она.
В безмолвии комнаты мне захотелось нащупать пульт и включить телевизор.
Я не знала, что делать с подобной тишиной.
Ор телевизора создавал иллюзию, будто у нас гости или большая семья. Будто кругом тети, дяди, братья и сестры.
Молчание матери и дочери, которые одни на горе, где произошло убийство, было молчанием двух последних людей на планете.
Я оставила маму и прошла в свою комнатку. Там я сняла футболку, испачканную кровью Марии. Потом сняла юбку и нижнее белье, заскорузлое от высохшей мочи, и легла на кровать.
Записная книжка, которую я взяла вместе с фотографиями Паулы, все еще находилась в заднем кармане моих джинсов, сложенных в изножье кровати. Я вытащила ее, села и начала читать. Почерк принадлежал Пауле.
В книжке были ряды имен и названий, написанные тупым карандашом. На первых страницах перечислялись звери – два тигра, три льва, одна пантера – и части их тел.
Следующие две страницы занимал список женских имен, с фамилиями и без. Вот такой: Мерседес, Аврора, Ребекка, Эмилия, Хуана, Хуана Аррондо, Линда Гонсалес, Лола, Леона и Хулия Мендес.
Дальше шли пустые страницы, и только в самом конце был записан адрес Паулы: Чула-Виста, Герреро, близ Чильпансинго, дом Кончи.
Я закрыла записную книжку и сунула ее под матрас к фотографиям. Легла и заснула.
Меня разбудил звук телевизора. С большой арены в Мехико транслировали бой быков.
Я лежала в постели, прислушиваясь и недоумевая, с чего это мама зависла на корриде, которую давно зареклась смотреть. Из одного документального фильма она узнала, что лошадям перерезают голосовые связки, чтобы они не ржали и не кричали во время боя. Еще на нашем большом плоском экране можно было разглядеть, что быки плачут. Сидя у себя на горе, мы видели слезы, катившиеся у них из глаз и падавшие на песок, расцвеченный кровью и блестками.