– Что такое?
– Послушай меня.
– Я слушаю, мам.
– Ты меня слышишь?
– Прекрасно слышу.
– Майка арестовали. Его забрали в Мехико.
– Почему в Мехико?
– Говорят, он убил человека. Говорят, он убил маленькую девочку!
– Что?
– Майк заявил, что ты ехала с ним. На автобусе. Я вспомнила. Детские платьица сохли на солнце на мясистых листьях агавы. На земле белели перья чаек.
Я даже не могла сглотнуть слюну. Вязкая масса копилась и копилась у меня во рту, пока я не сообразила выплюнуть ее в ладонь.
– Майк заявил, что ты ехала с ним. На автобусе. В одной руке у меня был телефон, в горсти другой руки – сгусток слюны.
– Немедленно возвращайся. Тебя вызывают в Мехико – свидетелем. Майк говорит, ты можешь снять с него обвинение. Это быстро. Скажи им правду! Он говорит, тебе все известно.
В машине Майка меня посетило видение. Мы были вдвоем с Марией, моей дорогой сестрой, копией моего папочки. Я называла ее сестрой, сестренкой. Тогда-то мне и открылось, что никого я так не люблю, как ее. Раньше я об этом не подозревала, даже когда баюкала ее сломанную окровавленную руку. Прозвучавшее в том видении слово «сестренка» разбудило меня, как взрыв фейерверка. Слово вырвало меня из сна. Белые чайки парили над хижиной, над ротвейлерами и над тощим мужчиной. То ли птицы были облаками, то ли облака были птицами. Девчушка в белом платьице подбирала с земли перья. Вытатуированная на плече Майка красная роза благоухала, как живая. Я не возражала, когда он велел мне спрятать у себя его героин. Я не возражала, я сунула кирпич героина в свою черную сумку со сломанной молнией. Я не возражала.
– Опять ничего не слышно, мам. Попозже перезвоню.
Я вырубила телефон.
Очень надо мне было складывать сумку и садиться на автобус до Мехико. Сдался мне этот вдоль и поперек знакомый, вдоль и поперек избитый асфальт, забросанный мусором, потерянными перчатками, использованными презервативами и пустыми сигаретными пачками.
Сдалось мне это шоссе, которое пыталась перейти моя бабушка с кувшином молока. Сдалась мне эта дорога, навсегда оставшаяся рекой крови и белого молока с добавкой машинного масла.
Сдалась мне эта магистраль, которая только за годы моей жизни сгубила не меньше двадцати человек, не говоря уж о собаках, овцах, козах, лошадях, курах, игуанах и змеях.
Сдался мне этот путь, закапанный кровью раненой Марии.
Обойдутся.
Ни Хулио, ни Хакаранде я о мамином звонке не обмолвилась.
Я чувствовала себя зеленой-зеленой изнутри, как зеленое поленце, которое не горит в огне. Я чувствовала себя слишком юной, чтобы выйти в открытый мир.