– Наверху спала сальвадорка, но она вчера вышла. Надеюсь, там чисто, – сказала Луна.
– Наверняка все хорошо.
– Здесь ничего хорошего нет. От сальвадорки я только одно и слышала: «Бог мой!» Как заведется на целый день: «Бог мой, бог мой!» – будто это ее сердце бухает.
В дверном проеме возникла и остановилась узница в синем. Своим крупным телом женщина перекрыла почти весь свет из коридора. У нее были короткие черные волосы и длинные ярко-желтые ногти. Она уже получила срок. Синий цвет означал безнадегу, бежевый – надежду.
– Значит, это ты убила малявку, – заявила она. – Вроде как ты.
Я замотала головой.
– Пощупай пол.
Я заколебалась, и женщина повторила:
– Пощупай пол!
Я присела и провела пальцами по полу.
– Ты в тюрьме, – сказала она. – Я всех свеженьких, не успеют они опомниться, заставляю щупать пол, чтобы сразу почувствовали, где находятся. Теперь ты должна решить, оставила ты свою кису на воле или взяла сюда с собой!
Женщина отступила вбок, и вокруг посветлело. От нее пахло кровью и чернилами. Красным и черным. Я еще сидела на корточках, касаясь пальцами пола, когда она удалилась.
– Виолетта, это Виолетта. Она прикончила двух, нет, трех, нет, четырех, нет, кучу людей. Бах-бах, только ножом: чирк-чирк, тырк-тырк.
– Сколько-сколько людей?
– Кучу. Она всем делает наколки. В тюрьме ей раздолье: тут кожи столько, что накалывай – не хочу.
Солнечные лучи, проникавшие в камеру через узкую щель окна, были холодными.
– Вот уж не думала, что солнце может холодить.
Луна предложила мне, за неимением другого места, хранить мои пожитки у нее под нижней полкой.
– У меня нет никаких пожитков.
– Успеешь, обзаведешься.
– Нет. Это ошибка.
– Ты ее убила? Ты, да?
Я посмотрела в черные глаза Луны.
Она, уроженка Гватемалы из племени майя, маленькая, смуглая, с прямыми черными волосами, и я, уроженка мексиканского Герреро испано-ацтекских кровей, среднего роста, смуглая, с мелко вьющейся шевелюрой, указывающей на примесь крови африканских рабов, – мы были двумя страницами учебника по истории континента. Нас кто угодно мог вырвать, скомкать и выбросить в мусорную корзину.
– А ты что думаешь? – спросила я.
– О чем?
– Думаешь, эту девочку застрелила я?
– Само собой, нет, – ответила она. – Здесь говорят, стреляли из калаша. Ты бы с ним не справилась.
Во мне эхом отдались мамины слова: «Эта гватемалочка просто золотко».
Луна разрешила мне пользоваться всеми ее вещами, кроме зубной щетки.
Несмотря на разгар дня, я взобралась на свою полку и легла. Запах салона красоты, пропитавший тюрьму, наверху был еще гуще. Пахло ацетоном вперемешку с лимонным лаком для волос. Расстояние от моего лица до некрашеного цементного потолка не превышало фута. Когда я поворачивалась на бок, то скребла плечом и бедром грубый цемент.