– Ты ехала на «Зверюге»?
– Мы привязывали себя к поезду, потому что сон одолевает, – объясняла Луна. – Нет сил, как одолевает. Представь, заснуть на такой скорости. Моя рука была привязана к наружному поручню. И я заснула, и ухнула вниз, и упала рядом с рельсами, и мне оторвало руку, и я осталась без руки, и чуть не померла.
Она протараторила все это на одном дыхании.
Луна сказала, что в тюрьме лафа – мочись сколько душе угодно.
– Когда поезд на несколько минут останавливается, неохота слезать и мочиться рядом с мужиками, потому что они глазеют, как ты раскорячиваешься на откосе, гогочут, а то и трахнуть могут. Мы все, все женщины, держали мочу в себе. Это больно. Вода в тебя больше не лезет, а надо пить, иначе, известное дело, откинешь копыта.
– Ты сбежала из Гватемалы одна?
– Я лежала при смерти с оторванной рукой, а они все равно собирались меня депортировать. Миграционная полиция мне не поверила, когда я назвалась мексиканкой. Они велели мне, если я мексиканка, спеть гимн Мексики.
– А ты его знаешь?
Луна помотала головой.
Это напомнило мне день, когда я, Паула и Мария сидели под папайей и учили наш государственный гимн. Мы с Паулой просто его зазубривали, не вникая в смысл, но Мария воспринимала каждое слово чрезвычайно серьезно.
– Про какие это события? – спрашивала она. – Почему тут поется про Мексику, идущую на войну? Почему содрогается чрево мира?
– Я не убивала эту малышку. Я бы никогда такого не сделала. Я сидела в машине, взаперти.
Луна отмотала кусок туалетной бумаги и протянула мне, чтобы я высморкалась.
– Я не плачу, – сказала я.
– Плачешь-плачешь.
– Нет, не плачу.
Хотя с моей мамой обязаны были связаться, ведь я продиктовала ее телефон служащему, который меня регистрировал, Луна сомневалась, что ей позвонили.
– Они здесь еле-еле-еле шевелятся, если не подмажешь. Деньги – это мотор. Деньги – это скорость.
Я ощутила ладонью бриллиант сеньоры Домин-го, зажатый в кулаке.
– Тебе надо позаимствовать телефон, – заявила Луна. – Ты должна позвонить маме или кому-нибудь еще. У тебя кто-то еще есть?
– Нет, никого нет.
– Ты замужем? – Луна бросила взгляд на мой палец в золотом ободке.
– Нет.
– Джорджия разрешит тебе звякнуть. Она единственная, кто может одолжить тебе телефон задаром.
– Тут всем известно, что меня обвиняют в убийстве этой девочки?
– Ага.
– Со мной хотят расправиться, да?
Луна не ответила. Она повернулась и вышла из камеры.
«Если Майк жив, он покойник», – подумала я.
Двухэтажные нары почти не оставляли в маленькой камере свободного места. В глубине своей ниши Луна набила в стену гвоздей. На этих гвоздях висело не меньше десятка рукавов, отрезанных от свитеров, блузок и фуфаек. Все они были бежевые, и казалось, будто стена облеплена змеями.