Луна быстро вернулась и застала меня за разглядыванием выставки рукавов.
– Я никогда о своей руке и не думала, – сказала она. – Никакого особого места она в моей жизни не занимала. Рукава я сохраняю для алтаря, который хочу посвятить погибшей руке.
– Хорошая мысль.
– А в твоей жизни руки занимают особое место? – Нет. Нет, не занимают.
– Послушай. Держись рядом со мной. Не разгуливай здесь одна.
– Ты веришь мне, Луна?
– Да, может быть, может быть, верю. Может быть.
Раздался стук в дверь. В проеме возникла женщина в синих спортивных штанах. За спиной у нее была канистра, а в руке – длинный тонкий металлический шланг с носиком.
– Нет-нет, – выпалила Луна, вскочив и вскинув руку.
– Клопы-блохи нужны? – просипела женщина.
Мятая жестяная канистра пульверизатора проржавела по швам; вокруг ее горлышка наросла темно-желтая слизь.
Луна чертыхнулась.
– Пошли отсюда. Она будет морить паразитов. Валяй, Аврора.
Мертвенной бледностью Аврора напоминала сороконожек и червяков, которых находишь под камнями. Эти твари такие бледные потому, что никогда не выползают на солнце. В раннем детстве я переворачивала или выковыривала из земли булыжники в поисках белых или прозрачных насекомых. У Авроры были рыжеватые и до того жидкие волосы, что из-под них выпирали уши.
– Это Ледиди, – сказала Луна.
– Знаю, – произнесла Аврора своим загробным голосом. – Можете уйти, можете остаться. Дело ваше.
Она крепко сжала губы, чтобы пары инсектицида не проникли в рот. Подушечки всех ее десяти пальцев были ярко-желтыми.
– У тебя есть аспирин? – спросила Аврора.
Луна не ответила, и я выскользнула за ней в коридор. Позади мы услышали шипение распылителя.
– Штука в том, что блохи-клопы никому не нужны, – заключила Луна. – Вообще-то вид у тебя чистенький, но все к лучшему. К себе нам какое-то время соваться нельзя. Эта вонь долго не выветривается, и башка от нее неделю трещит. Ты, наверное, уже голодная. Пойдем перекусим.
Дождь прекратился, но небо не прояснилось.
Я последовала за Луной по лабиринту однообразных коридоров. Через длинные незастекленные проемы в бетонной стене была видна мужская тюрьма. В ее окнах маячили лица мужчин, обращенные в нашу сторону. То один, то другой поднимал ко рту сложенные рупором ладони и что-то орал или принимался бешено махать нам белой футболкой. Казалось, мужская тюрьма – это необитаемый остров с сотнями потерпевших кораблекрушение моряков, а женская тюрьма – проходящий мимо корабль. В одно короткое утро я узнала, что мужики надрываются так весь день напролет и, если женщина махнет кому-то в ответ, это любовь до гроба.