– Да.
В темноте было слышно, как мимо тюрьмы едут тяжелые фуры и большие автобусы. Звуки города доходили извне только ночью и ранним утром.
– Если ты здесь уже два года, почему тебя еще не осудили и не экстрадировали? – спросила я.
– Я не связывалась ни с адвокатом, ни с посольством Гватемалы, ни со своей семьей. По-моему, все про меня забыли, принцесса.
– Родные по тебе наверняка скучают.
– Нет. Ты спросишь, как мир может забыть о живом человеке? Да это случается сплошь и рядом.
– А здесь, в тюрьме, никто не удивляется?
– Они думают, я не сижу сиднем. Никому в голову не приходит, что тут для меня самое лучшее место, но это так.
– Ты не хочешь на свободу?
– Кому-то больше нравится внутри, чем снаружи, – сказала Луна. – Я сроду не жила в таких хороших условиях. В моей деревне правительство всех перестреляло.
– В Гватемале?
– За два года я потеряла почти всех родных. Я постоянно ежилась, ожидая, что в тело вот-вот вонзится холодная пуля. Холодная пуля.
Ветер, задувший еще во время урока коллажа, усилился и ледяными порывами влетал в окна.
– Я подумала, легче перебраться в Соединенные Штаты. Хоть и наслушалась разных историй.
– Многие говорят, нет ничего тяжелее.
– Да, люди, бывает, так изнемогают от жажды, что делают на руке надрезы и сосут собственную кровь. Это в пустыне. В Аризоне. Я видела шрамы у мужчины, который хотел перейти границу, но его развернули. Хорошо, если пограничник просто пристрелит тебя, как бешеную собаку. Если же угодишь в лапы картеля, типа «Сетас», попадешь в страну мертвых эмигрантов, где нет ни свидетельств о рождении, ни могильных камней, а это самое страшное.
Когда Луна упомянула пограничника, я не могла не вспомнить про Хулио. Не существовало такой молитвы, которая способна была бы вернуть его в мою жизнь.
Первые крупные капли дождя упали на крышу, и запахло мокрым цементом.
– Мой отец в Соединенных Штатах, – сказала я. – Представь, что последнее, что ты видишь в жизни, – это стреляющий в тебя пистолет. Представь, что это последнее живое впечатление, которое ты забираешь с собой на небо. Как по-твоему, важно, что у тебя перед глазами в последний миг, или нет?
– Мой отец в Нью-Йорке, – сказала я.
– Ни за что не хочу, чтобы меня похоронили на кладбище среди мертвецов. Слышь? Хочу, чтобы меня кремировали. А ты?
– Мне холодно.
– Да, холодно.
– Без одеял я тут простужусь.
– Слезай и спи со мной, – предложила Луна. – Я не против.
Я сползла вниз. Луна откинула одеяла.
– Залезай.
Мы вместе свернулись клубочком, и в меня проникло тепло ее тела.
– Вот так, вот так, – проговорила она, обнимая меня.