– Как тебе такое предательство? – спросила Луна.
– Думаешь, это правда?
– Конечно, правда. Да. У меня есть золотое правило. Женщине я всегда верю больше, чем мужчине.
В тюрьме бойфренда Джорджии дружно ненавидели.
– Не советовала бы ему здесь показываться, – сказала Луна.
По сути, в тюрьме обожали только одного мужчину – отца Джорджии. Не обожали – обожествляли. Среди заключенных не было ни одной папиной дочки, ни одной. Каждая из них лелеяла надежду, что отец Джорджии наскребет деньжат и прилетит в Мексику на свидание. Узницы мечтали с ним встретиться и собирались создать фонд под названием «Подъемные для папы Джорджии». Виолетта вытатуировала на руке его имя – Том. Синие буквы читались сверху вниз, как в колонке кроссворда.
У Джорджии были новые блузки, туфли, постельные и ванные принадлежности, потому что отец каждую неделю слал ей посылки и деньги. У нее не переводились британские конфеты. Джорджия направо и налево раздавала шоколадки «Кэдберри» и красные коробочки «Мальтизерс».
Когда Джорджия ушла звонить отцу, в комнате посвежело и послышался гром. Из пустых проемов окон и из коридора понесло холодом.
Сеньор Рома спрятал свои материалы в низенький металлический шкафчик в глубине комнаты. Луна встала и отнесла свой лист картона на стеллаж. Я уложила журналы в стопку.
Учитель попрощался с Луной, а прощаясь со мной, поцеловал меня в щеку.
– Добро пожаловать на мои уроки, – произнес он. – Надеюсь, ты будешь ходить.
От него пахло пивом.
Я не отерлась рукавом.
Пока мы с Луной брели назад в нашу камеру, мокрая мужская слюна сохла на моей коже. Это место на щеке я ощущала еще много часов, как будто его губы впечатались в меня. Получить мужской поцелуй в женской тюрьме – это подарок лучше любого рождественского. Лучше букета роз. Лучше теплого душа. Я могла представить, как живу в заключении долгие годы и живу ожиданием этих уроков и этого мужского поцелуя в щеку. Он был дождем, солнцем и свежим воздухом свободы. Я бы даже сидела и прилежно мазала клеем дурацкие картинки, лишь бы опять заслужить этот поцелуй.
Поздним вечером я лежала над Луной на нарах, а в темноте журчал ее голос. В первый вечер я подумала, что она просто подбадривает меня своими разговорами, но теперь поняла: ей нужно болтать, чтобы заполнить черную пустоту. Ее щебет успокаивал и баюкал.
– Правда, невероятно, что есть только двадцать шесть букв, которыми выражается все? Двадцать шесть букв, способных передать и любовь, и ревность, и веру в Бога, – говорила Луна.
– Да.
– Ты задумывалась о том, что дневные слова это совсем не то, что ночные слова?