– Ты зачем Пушкина читаешь? – строго спросила она меня. – Стихи – это грех!
– А как ты думаешь? – огрызнулась я и показала пальцем вверх. – Им скучно, а мне ягоды собрать надо. Продам на рынке – куплю хлеба и картошки. И сердечные лекарства для матери.
Действительно, я уже насобирала половину ведра, а это означало, что если продавать смородину, как принято у нас в Грозном, на пол-литровую баночку, может быть, удастся на вырученные монеты заполучить кусочек настоящего домашнего сыра.
Мадина заметила ягоды и начала перебираться через забор.
Злобно ухнул филин, несмотря на яркое солнце, запутавшееся в зеленой листве, куда мы не смели взглянуть.
Мадина торопясь подбежала к кустам красной смородины, но нечто заставило ее охнуть, застонать и согнуться. Через минуту я догадалась, что откуда-то сверху прилетел камушек и больно ударил женщину по плечу.
«Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед посланник его!» – забормотала Мадина, сжавшись от страха.
Так следует сказать перед смертью, чтобы бородатые ангелы отвели тебя в Рай.
– Послушай, – прошептала я, – если бы русские снайперы захотели нас сейчас пристрелить, мы были бы уже мертвы. Как мертвы те несчастные, брошенные в яму в вишневом саду. Я вчера собирала малину и видела их. Человеческие тела истлели и скоро смешаются с землей.
– На все воля Аллаха Милосердного! – ответила мне Мадина.
Ее черные глаза на белом усталом лице смотрели тревожно и озадаченно.
– Собирай с другой стороны, там еще много, – посоветовала ей я. – И слушай стихи. Выбора у тебя нет. Или Пушкин, или в могилу.
У нее зуб на зуб не попадал. Признаться, и мое сердце тоже колотилось, словно мы бежали в какой-то бешеной гонке, заранее зная, что из лабиринтов ада нет выхода.
Меня дома ждала мать, перенесшая два инфаркта, а ее – шестеро детей-дошкольников.
В нашей квартире обитали не только мы, но еще и усатые «соседи» – сообразительные миловидные крысы, родственники садовых хомяков. Если вовремя не поделиться с ними коркой хлеба, они кусались. Незлобно, скорее чтобы просто привлечь внимание высшей расы.
Здание нашей кирпичной четырехэтажки вздыбилось и накренилось, и было удивительно, на чем держится ее остов.
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей,
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей, –
продекламировала я.
Филин опять недовольно ухнул. В Мадину полетела неспелая абрикосина.
– Может, пора сменить репертуар? – испуганно спросила она меня. – «Лукоморье» – это для детского сада. Давай про любовь, про убийства… Меня с пятого класса замуж отдали. Поэтому не помню, писал ли такое Пушкин.