Дверь в дом была открыта, и на пороге Осборн увидел женский силуэт.
— Добрый вечер, — поздоровался Осборн. — Вы тоже услышали крик уток?
— Да, — ее голос слегка дрожал. — Мне нравится крик диких птиц, такой одинокий и протяжный.
Они замолчали, словно надеясь еще расслышать его в наступившей тишине, но ни одного звука не донеслось с чистого и глубокого неба. Женщина тихо рассмеялась:
— Уже улетели.
— Нет, я еще видел стаю… Вы так поздно работаете, — добавил он.
Эмилия вздохнула: во вздохе Осборн почувствовал усталость и разочарование.
— Я запуталась в счетах и уже устала биться над ними. Я их возьму домой и еще поработаю. Будьте добры, м-р Осборн, гроссбухи очень тяжелые, помогите мне отнести их. Если вы не заняты.
— Нет, нет. Я сейчас принесу фонарь.
Вернувшись, Осборн отдал ей фонарь, а сам взял стопку счетных книг и они вышли из ворот.
Навстречу двигалась шумная толпа подвыпивших мужчин. Осборн схватил Эмилию за руку и отвел ее в сторону, закрыв женщину собою. С веселыми криками и раскачиваясь в разные стороны, они проплыли мимо, вероятно, не заметив, что одна из теней, стоявших у дороги, была женской.
Взяв Эмилию под руку, Осборн повел ее дальше. Дом Бишопа стоял на небольшом возвышении, деревянная лестница вела от дороги к портику, украшавшему вход. Он подержал фонарь, пока Эмилия отпирала дверь, потом вошел за ней в комнату и положил книги на стол. Эмилия зажгла свет, и Осборн смог осмотреться. В центре стоял круглый стол с задвинутыми под него стульями; чуть дальше — кресло-качалка; шум шагов скрадывал огромный мягкий ковер; стены были обиты шелковой тканью; на окнах висели темно-зеленые шторы, сквозь которые лился лунный свет.
Осборн сказал, что у нее очень уютная комната. Эмилия улыбнулась.
— Я была совсем молоденькой девушкой, когда приехала вместе с мужем в Каньон Сити. Ему очень хотелось чтобы я полюбила этот край и новый дом. Я приготовлю кофе. Хотите чашечку?
— С удовольствием. Я пока разожгу огонь в камине.
Эмилия ушла на кухню, и Осборн слышал, как она гремела чашками и ставила чайник на плиту. Чэд зажег бумагу и лучины, сверху подсыпал угля.
Когда Эмилия вошла в комнату, держа в руках поднос с кофейником, Осборн рассматривал фотографию, стоявшую на полочке рядом с книгами. На него смотрела юная большеглазая Эмилия, а рядом с нею, опершись на плечо, стоял бородатый мужчина солидного вида. «Лет сорока», — подумал Осборн.
— Это Харви Бишоп, — подошла Эмилия. — Он дружил с моим отцом. Когда папа умер, я осталась сиротой и без пенни в кармане. Отец был проповедником и в жизни совсем непрактичным человеком. Мне исполнилось семнадцать, когда из торговой поездки вернулся Харви Бишоп. Он знал, в каком я оказалась положении. Бишоп был честный человек: он понимал, что намного старше меня и думал, что я ни за что не полюблю его. Я никогда не жалела о случившемся.