— Хватит, — проговорил Серёга, остановившись возле скамейки в тихом дворе. Поставив на неё сумки, он закурил, и, глядя в заплаканные глаза своей спутницы, понял: Выхода нет. Но время найти его ещё было. И он сказал:
— Ладно. Посмотрим.
Пост на Федоскинской Мельников передал своему помощнику, Хлынову, беспредельно лихому парню. Хлынов был в отпуске, семьи не имел, с одной любовницей жил, как кошка с собакой, с другой — как собака с кошкой, с третьей давно не жил — поэтому с радостью согласился принять участие в деле, суть коего Мельников изложил ему по телефону.
В девять пятнадцать Мельников прилетел на Петровку — поговорить с Кудрявцевым и прочувствовать атмосферу. Она оказалась тягостной, и поэтому Мельников на Петровке не задержался. В без пяти десять он оставил машину возле «Национали», спустился в подземный переход, и, взглянув на часы, спустился ещё поглубже — в подземный торговый центр. Там ему приглянулся бумажник за тысячу восемьсот рублей. Он его купил, и, решив более не подвергать себя искушению тратить деньги, поднялся на Манежную площадь. Было десять пятнадцать. Мельников постоял немного, глядя на Кремль, и пошёл в сад.
Там не было никого, кроме двух часовых у вечного огня, пьяной подростковой компании с ором двигавшейся к Манежу, и — солидного гражданина лет пятидесяти пяти, сидевшего на скамейке у гранитного бортика. Этот вызвавший симпатию Мельникова гражданин приветливо помахал ему, приподнявшись. Мельников подошёл, замедляя шаг. Приятное впечатление сохранилось.
— Юрий Семёнович?
— Да, он самый. Садитесь, Игорь, садитесь. Рад нашей встрече.
Мельников сел. С полминуты молча разглядывали друг друга. Юрий Семёнович был мужчина красивый, в меру упитанный, седовласый, с бледным лицом и умными проницательными глазами, глядящими то поверх очков в золотой оправе, то сквозь их тонкие стёкла. Он производил впечатление человека, умеющего не только руководить, но и находить общий язык с каждым. Вплоть до уборщицы. То была не угодливость метрдотеля, а снисходительность мудрого и во всех отношениях состоятельного человека без лишней злобы и комплексов. Его тёмно-синий костюм стоил подороже костюма Мельникова. Насколько дороже — Мельников мог лишь предполагать. Но цену часов на руке Баранова он знал точно, так как мечтал о таких же. То были «Патек Филипп» из белого золота. Они стояли семьдесят тысяч долларов. У Баранова был с собой зачехлённый зонтик, который он держал то в одной руке, то в другой.
— Я впервые в жизни не опоздал на встречу, — признался Мельников, закурив.