На второй Шабаш двенадцатой луны в городе Плач с неба упала девушка.
Кожа ее была голубой, а кровь – алой.
Она приземлилась на железные ворота, смяв их при ударе, и повисла на них, выгнувшись под неестественным углом – изящная, как храмовая танцовщица, лишившаяся чувств в объятиях возлюбленного. Скользкий флерон пригвоздил ее к месту. Наконечник, торчащий из груди, сверкал как брошь. Девушка на секунду затрепетала, когда ее призрак освободился от тела и с длинных волос посыпались огненно-рыжие бутоны.
Позже люди скажут, что это были вовсе не бутоны, а сердца колибри.
Они скажут, что она не истекала кровью, а плакала ею. Что девушка вела себя непристойно и облизывала языком зубы, пока висела вверх ногами и умирала; а еще – что ее стошнило змеей, которая обернулась дымом, едва коснувшись земли. Они скажут, что налетела неистовая стая мотыльков и попыталась поднять ее в небо.
Вот это правда. И только это.
Но они потерпели неудачу. Мотыльки были не больше приоткрытых от удивления детских ротиков, и даже объединившись в стайки, они могли подхватить лишь прядки темнеющих волос, пока их крылышки не намокали от крови. По улице пронесся вихрь, поднимая песок, и мотыльков снесло вместе с бутонами. Почва сотряслась под ногами. Небо повернулось вокруг своей оси. Сквозь поднимающийся дым пробилась странная яркая вспышка, и жители Плача зажмурили глаза. Взметнувшаяся пыль, опаляющий свет, вонь селитры. Где-то прогремел взрыв. Все они с легкостью могли умереть, но погибла лишь та девушка, выпавшая из-за пазухи неба.
Босые ноги, рот окрашен в лиловый цвет. Карманы полны слив. Она была юной и прекрасной, изумленной и мертвой.
А еще голубой.
Голубой как опал. Голубой как васильки, крылья стрекозы или весенние – не летние – небеса.
Кто-то закричал. Крик привлек других. Остальные тоже закричали, но не потому, что девушка умерла, а потому, что она голубая – а это что-то да значило в городе Плач. Даже когда небо перестало кружиться, земля успокоилась, а с места взрыва взмыло и рассеялось последнее облачко дыма, крики продолжались, подпитываясь голосами, словно вирус, который передавался по воздуху.
Призрак голубой девушки поднялся и взгромоздился на торчащем острие флерона – всего в паре миллиметров над собственной неподвижной грудью. Ахнув от изумления, она откинула свою невидимую голову и с грустью взглянула вверх.
