– Как… как… грубо! – воскликнула она, стряхивая воду с рук. На голубой груди блестели капельки. По плечам и спине стекали ручьи с волос.
– Грубо? – повторил Ферал. – Значит, с моей стороны было бы вежливо безропотно сгореть?
Она взглянула на него:
– Да!
Ферал осмотрел сцену событий.
– Смотри, – ткнул пальцем. – Ты сожгла мою простыню!
Это правда. В том месте, где сжимались ее кулаки, теперь были мокрые обугленные дыры.
– И что, ты ждешь извинений? – прищурилась Руби.
Но Ферал ухмыльнулся и покачал головой. Он не собирался ее упрекать. Наоборот, он злорадствовал:
– Ты потеряла голову. Улавливаешь мысль? Это значит, что я очень хорош.
Девушка промолчала. Так и не выпутавшись из простыни, она оправдала свое прозвище и загорелась как факел, обволакивая всю кровать.
Ферал застонал, но ничего не мог поделать, кроме как наблюдать, пока его простыня, подушки, матрас – все, что не из мезартиума, – сгорали, не оставляя после себя ничего, помимо раскаленного металла и дымящейся голой девушки с поднятой бровкой, которая так и кричала: ну, как тебе такая обожженная простыня? Тем не менее она не выглядела сердитой. Уголки ее губ приподнялись в усмешке.
– Полагаю, ты достиг определенных успехов, – допустила она.
Это все равно что выиграть спор, только гораздо лучше. Ферал рассмеялся. Он знал Руби всю свою жизнь, и половину времени она ему надоедала, но сейчас его просто поражало, как могут измениться отношения двух людей и какие чувства могут в них пробудиться, пока они отвлекали себя от конца мира. Юноша снова подошел к ней.
– Ты уничтожила мою кровать, – вкрадчиво начал он. – Отныне мне придется спать с тобой.
– Неужели? Разве ты не боишься, что я тебя сожгу?
Ферал пожал плечами:
– Что ж, придется мне быть менее великолепным. В целях безопасности.
– Только попробуй – я тебя тут же выдворю!
– Какая дилемма! – Он сел на голый каркас кровати. – Быть менее великолепным – и остаться в живых. Или быть великолепным – и обжечься.
Мезартиум не сохранял тепло и успел остыть, в отличие от кожи Руби. Та была горячей – как летний день или по-настоящему страстный поцелуй. Ферал наклонился к ней, настроившись воплотить второе, – и замер.
В ту же секунду они наконец заметили какое-то движение на периферии. Шторка. Ее отодвинули, и за ней стояла ошеломленная Спэрроу.
В тот день сны Сарай были не без кошмаров, но, разнообразия ради, и она была не беззащитной. «Мы их прогоним, – заверял Лазло, – или превратим в светлячков и поймаем в банки».
Она попробовала – и это сработало! В тот вечер Сарай держала путь через темный лес в броне тизерканцев, зажав под мышкой банку со светлячками, которые еще совсем недавно были равидами, Разаласом и даже ее матерью. Чтобы осветить себе дорогу, она подняла банку, и та зажгла ее улыбку – яростную и триумфальную.