В такой позе рисовали богов. В храме Такры серафимы поддерживали небеса. Его попытки могли бы показаться нелепыми, но никто не смеялся и не отворачивался.
Так все дружно и увидели то, что случилось дальше. Словно разделили между собой общую галлюцинацию. Только Тион Ниро понимал, что перед ним разворачивалось. Он прибежал на улицу, едва переводя дыхание. Юноша вылетел из лаборатории с куском мезартиума в руке, отчаянно желая найти Стрэнджа и сказать ему… сказать ему что?
Что на металле остались его отпечатки и это может что-то значить?
Что ж, говорить не пришлось. Тело Лазло само знало, что делать.
Он отдался на его волю, как ранее на милость махалата. Некий глубокий закуток его разума взял ситуацию под контроль. Его ладони полностью прижались к мезартиуму, пульсируя от ритма сердец. Металл приятно холодил кожу и казался…
…живым.
Несмотря на царившую вокруг суматоху, шум, дрожь и содрогание под ногами, Лазло ощутил изменение. Будто напев – в том смысле, что те же ощущения возникают в губах, когда вы что-то напеваете. Лазло стал необыкновенно чувствительным к своему телу, его контурам и чертам лица, словно кожа ожила от этих едва различимых вибраций. Сильнее всего они чувствовались в месте соприкосновения ладоней с металлом. Что бы в нем ни пробуждалось – оно пробуждало и мезартиум. Такое впечатление, будто он поглощал его – или же наоборот. Лазло сам становился металлом, а металл становился им. Это новое ощущение, и оно больше, чем прикосновение. Сильнее всего оно чувствовалось в руках, но оно распространялось: пульсация крови, духа и… могущества.
Тион Ниро был прав. Похоже, Лазло Стрэндж не просто какой-то крестьянский сирота из Зосмы.
По его телу пронеслась волна ликования, а с ней раскрылось и новое чувство – растущее, растягивающееся, ищущее, находящее и знающее. Лазло обнаружил систему энергий – ту же непостижимую силу, которая поддерживала цитадель в небе, – и прочувствовал ее целиком. Четыре якоря и непосильный вес, который они на себе держали. Когда один из них вышел из строя, вся хитроумная схема порвалась, износилась. Баланс был нарушен, но Лазло знал – так же четко, как если бы медленно падающий серафим был его телом, – как все вернуть на круги своя.
Дело в крыльях. Им просто нужно сложиться. Просто! Крылья, обширный размах которых кидал тень на весь город! А ему всего-то требовалось сложить их, как дамский веерок.
На самом деле это действительно не составляло труда. Через его плоть зазвучал совершенно новый язык, и, к своему изумлению, Лазло его знал. Стоило ему пожелать – и мезартиум повиновался.