Сарай было семнадцать – богиня и девушка. В ней текла и человеческая кровь, но это не имело значения. Она – голубая. Она – божий отпрыск. Она – анафема. Юная. Красивая. Испуганная. У нее рыжие волосы и лебединая шея. Она носит халат, принадлежавший богине отчаяния. Он был слишком длинным и волочился за ней, подол износился до блеска от трения о пол – туда-сюда, туда-сюда. Прогуливаясь по этой террасе, Сарай могла бы дойти до луны и обратно.
Вот только если бы она могла дойти до луны, то обратно бы уже не вернулась.
Пришло время. Девушка закрыла глаза. Крепко зажмурилась. Ее дар был безобразным. Она никому не позволяла смотреть на него в действии. Сарай могла бы показать Ари-Эйлу, что такое истинное отвращение. Она сделала глубокий вдох. Почувствовала, как он растет внутри нее и набухает словно слезы. Задержала его еще на секунду. Она часто испытывала такой порыв: оставить эту часть внутри себя. Спрятать ее. Но у нее не было права на подобную роскошь. Ее ждала работа, и Сарай открыла рот.
И закричала.
Это определенно был крик – перекошенное от напряжения лицо, поднятая вверх голова, вытянутая до предела шея, – но девушка не проронила ни звука. Сарай испускала не вопль, а нечто другое. Оно рвалось вперед: мягкая клубящаяся тьма, напоминавшая облако.
Но это было отнюдь не облако.
Пять секунд, десять. Ее бесшумный крик продолжался. Она выпускала исход.
Выливаясь потоком в ночь, тьма разрывалась на сотню порхающих кусочков, как обрывки бархата на ветру. Сотня клочьев тьмы, они разделялись и изменялись, образуя маленький тайфун, который обрушился на крыши Плача, кружась на нежных сумеречных крыльях.
Сарай испускала мотыльков. Мотыльков и собственный разум, разделенный на сотню кусочков и выброшенный в мир.
Все божьи отпрыски обладают волшебными дарами, хотя одни способности заслуживают термина «дар» больше других. Их нельзя предугадать, и каждый проявляется в свое время своим способом. Некоторые таланты, как у Ферала и Руби, дают о себе знать спонтанно – со всей наглядностью – и проявляются в младенчестве. Бури и пожары в яслях. Сугробы и молнии или же сгоревшие простыни, не оставляющие ничего, кроме сердитого голого ребенка, дымящегося в колыбели из мезартиума. Другие таланты требуют больше времени и зависят от окружающей среды и обстоятельств – как у Спэрроу, которой нужен был сад или хотя бы семена, чтобы проявить себя. Когда это случилось, она еще даже ходить не умела. Старшая Эллен любила рассказывать эту историю: как маленькая Спэрроу поползла на пухлых ручках и коленках к орхидеям, которые перестали цвести после Резни. Они выглядели как палки в горшках, и Старшая Эллен позволила девочке за них ухватиться. В цитадели не хватало игрушек, да и орхидеи было уже не спасти. Женщина отвлеклась – скорее всего на Руби, – а когда повернулась, то увидела не палки в горшках, а маленькое поднятое личико Спэрроу, завороженное зрелищем того, как расцветает мертвое дерево, сжатое в ее крошечных ладошках.