— У вас нет никакого, мать его, средства, — сказал я.
— Спокойной ночи, Стив.
— Знаете, за свои здешние выходки вы вполне можете сесть в тюрьму.
— Я много за что могу сесть в тюрьму, — ответил Генрих.
Дитц позвал меня из дверей своего домика. Сказал, что у него есть бурбон и немного травы. У Лема потихоньку появлялся контингент заказчиков. Домик у Дитца был крохотный и весь провонял Дитцем. Весь пол усыпали книги, обрывки книг и куски шлака. В углу стоял мини-холодильник без двери. Его проем был завешен плакатом хорошо затаренного ледника: банки с соленьями, кувшины с молоком, стейки в упаковке, фрукты. Дитц уселся на пароходный кофр, положив на колени свой котелок. И стал разглаживать его поля. Фонарь освещал его ягодное пятно. Дитц заметил, куда я смотрю.
— Каинова печать, — сказал он. — Я с этой штукой родился.
— Мне нравится.
— Я об этом почти не думаю. Когда был мелким, тогда — да. Девушки, пока не встретил правильную. Но сложно заставить людей смотреть тебе в глаза. Посмотри мне в глаза.
— Смотрю.
— Да, вижу.
— Чего тебе нужно, Дитц?
— Чего мне нужно? Ну и вопрос. Помню, когда я был мелким, предки взяли меня на пляж. Я тогда не говорил. Немой мелкий уебок. Сильно отстал на детском вираже. Но вышло так, что в тот день я увидел кое-что там, в воде. Что-то мне там приглянулось. Настолько, что во мне проснулся язык. Язык впервые вылез из моей детской базы данных — в первый раз за всю мою мелкую несчастную жизнь. И что, ты думаешь, я сказал? Не забывай, я увидел то, что мне приглянулось.
— Чайка, — сказал я. — Море чаек.
— Это было бы круто, Стив. Море чаек. Я бы сейчас заделался долбаным поэтом, так ведь? Нет, я сказал другое. Я сказал: «Хочу лодку». Вот и все, что я сказал. Хочу лодку.
— Ну, ты знал, чего хотел.
— Моя мать была в шоке. Она тогда заплакала, говорит. Она говорит, что плакала.
— И ты получил лодку?
— Они повезли меня в однодневный круиз. Купили билеты, меня закутали. Предки мои не были зажиточными, Стив. По правде говоря, голь перекатная из Вермонта. Но, как я уже сказал, они купили билеты, закутали меня, провели по сходням. И вот мы отчалили, проходит пять минут, и я превращаюсь в долбаную зону бедствия. Так мне рассказывали. Пять минут, конечно, похожи на преувеличение, на гиперборею, нет, не гиперборею, ну ты понял, о чем я.
— Гипербола.
— Суть в том, что я терплю крушение. Блюю и плачу. Морская болезнь. Болезнь этого блядского моря. И при получении этого опыта я высказываюсь еще раз. Еще раз язык мой вызывается для того, чтобы высказать мое требование. И что, ты думаешь, я сказал?