— Есть масса вариантов.
— Нет тут никаких вариантов. Ты не понял главное. Думай логически. Что я мог сказать? Ладно, я тебе что сказал. «Не хочу лодку». Ну, теперь я — здоровый чувак, такой чувак, который может трещать без умолку. С кем угодно. О чем угодно.
Сколько раз, например, я сказал «что угодно» или «кто угодно» за всю жизнь? Миллионы раз, наверное. Сколько раз, по твоему, я произносил «наверное»? Сколько раз я использовал данный мне дар языка, чтобы извести себя из той или иной сраноебаной ситуации?
— Вывести.
— Сколько раз я говорил «сраноебаная» или «ситуация»? Друг, это все язык. Наркота, тачки, пистоны, рок-н-ролл. Это всего лишь язык. Ты считаешь, что это не так, приятель, но это так, поверь мне. Ты думаешь, начало всех начал где-то там, за языком, но это не так. Совсем не так. Да и вообще, что такое начало всех начал? Это всего лишь слова. Но вот в чем главная фишка, Стив: все эти чертовы слова, все эти комбинаторные комбинации слов, несмотря на все свои богатства и злорадства значений или незначений, — все эти слова сводятся лишь к двум основным фразам. «Хочу лодку» и «не хочу лодку». Вот и все, что есть.
— Я понимаю, о чем ты.
— Ты понятия не имеешь, о чем я. Тебе действительно нравится мое пятно? Или ты хочешь сказать, что тебе нравится на него смотреть?
— А в чем разница?
— Хороший вопрос. Хотелось бы мне знать ответ. Но я просто тупой угребыш. Я просто пытаюсь не запутаться.
— Ты знал Венделла?
— Я знал Венделла.
— И что с ним случилось?
— Он не смог найти язык, — сказал Дитц. — Проголодался?
Он показал на плакат с едой.
Бобби Трубайт вернулся на свою койку — прикованный к капельнице, обмотанный бинтами. Весь в порезах и соплях, усы обгорели и превратились в волосатые волдыри. Он выглядел, как некогда величественная птица, вытащенная из фюзеляжа разбившегося самолета.
— Господи Иисусе, Бобби, — сказал я. — Что он с тобой сделал?
— Спас, — ответил Бобби.
Эстелль сидела в углу с журналом времен администрации президента Джонсона.[22] Вокруг валялись стопки этих журналов — хорошее пособие по изучению поп-культуры или хорошая растопка. Не знаю, кто их собирал, но преобладали оды сексуальной революции и рыжеватым бакенбардам. Я и сам бывало изучал тамошнюю рекламу: стереопроигрыватели, похожие на космические станции, скрытая содомия льда в коктейлях «Роб Рой».
— Сейчас забавно читать всю эту чушь, — сказала она. — Это как пожелания в выпускном альбоме. Вспомни обо мне, когда станешь кинозвездой. Пришли мне открытку из Парижа.
— Мы должны отвезти его в больницу.
— Все будет в порядке. Я за ним присматриваю.