Делать из графа Опалова революционера было бы совсем уж глупо. Да и нужды нет. С графом все предельно ясно: уважаемый, казалось бы, человек, москвич, в то же время типичный чиновник царской администрации (реакционер? Конечно, реакционер!), он доносит французским оккупантам на группу русских патриотов, готовящих поджоги в захваченной врагом Москве. Патриотов расстреливают, графа принимает сам Наполеон, благодарит за службу, в знак благодарности преподносит ему «иудин» перстень, сняв его с руки одного из своих генералов. Опалов, седой вдовец с одышкой, вдруг преображается, проделывая знакомый путь через безудержные кутежи, скандалы и славу первейшего развратника — к смертному одру. Мораль: вот она, гнилая сущность царского чиновничества.
Изюминка в том, что Опалов никогда и никому не сознавался в своем предательстве. Встреча с Наполеоном в его собственной версии выглядела как приглашение к сотрудничеству (со стороны Наполеона) — и исполненный негодования решительный отказ (со стороны Опалова). Якобы разъяренный император уже готов был собственноручно расправиться с «упрямым русским канальей», но мужество графа настолько поразило его, что он отпустил его на все четыре стороны и даже преподнес подарок en souvenir… Как ни печально, эта версия обрела официальный статус. А граф Опалов, несмотря на свою дурную репутацию, заработанную позже, считался чуть ли не героем Отечественной войны. В дореволюционной географии Петербурга значились Опаловский переулок и сквер имени Опалова, в Петербургском университете была учреждена Опаловская стипендия для иногородних студентов, финансируемая из графского наследства… Царизм, что с него возьмешь!
Чтобы докопаться до сути, Трофимову пришлось изрядно потрудиться. Мемуары, частная переписка, показания свидетелей по делам о государственной измене (в Москве после оккупации 1812 г. таких дел были тысячи), а также некоторые французские источники. И вот тут профессор Живицкий в очередной раз включил свои международные супервозможности и помог раздобыть копию очень редкой книги воспоминаний французского полкового лекаря Жака Моро, единственный уцелевший экземпляр которой хранился в городском архиве Сен-Дени под Парижем.
Это было чудо из чудес. Лекарь Моро водил личное знакомство с наполеоновским генералом Годе, с чьей руки был снят подаренный Опалову перстень. То есть не снят, если быть точнее, а — содран вместе с мясом, что привело к воспалению и смерти. Впрочем, по словам Моро: «…члены генерала уже были поражены неведомой мне инфекцией, и пальцы сильно распухли, от коей инфекции он впоследствии и скончался…»