Вскоре немцы обнесли колючей проволокой большое поле за ближней лесополосой и туда потянулись хмурые колонны попавших в окружение военнопленных. Через какое-то время по вечерам из-за полосы стали регулярно доноситься автоматные очереди.
Кладовщик однажды шепотом сообщил Степану:
– Говорят, в овраге за полем пленные-то ров огромадный выкопали. Можно сказать, для себя. Теперя проверяют их, и кажный вечер коммунистов и евреев – к этому рву. И из автоматов… Такое вот дело. А согнали-то туда их тыщи! Бараки строят, видно, лагерь постоянный сделать хотят. Бают, и обслугу туда скоро набирать будут, мол, сами немцы не справляются. Да только кто же туда пойдет, своих-то кончать…
Степан согласно закивал головой, а перед глазами его тут же замиражил, затемнел зловеще-манящий провал ямы, наполненный окровавленными людьми, часть из которых еще подавали признаки жизни. Он попытался избавиться от этой картины и даже невольно потряс головой, но с ужасом почувствовал, что не может, что она уже стала частью его сознания. И даже если он сейчас силой затолкает, упрячет ее куда-то на самое дно, приглушит волей, в урочный день она все равно услужливо всплывет и подскажет Оборотню место ночного пиршества.
Так оно и случилось. Очнувшись утром недалеко от края оврага, он глянул вниз и действительно увидел огромную траншею, на треть заполненную неподвижными телами, которые слегка присыпал легкий ночной снежок. И по этому снежку тянулся снизу прямо к тому месту, где лежал Степан, свежий медвежий след. Ему опять стало нехорошо, но только на мгновение. Справившись с подступившим было к горлу комком, Степан огляделся по сторонам, вышел напрямик на дорогу и торопливо зашагал, почти побежал домой. И вдруг откуда-то сбоку резанул оклик:
– Хэндэ хох!
От неожиданности Степан шлепнулся на задницу и тут же поспешно вскинул руки.
Из-за деревьев вышли три немца с автоматами на изготовку.
– Зольдатен?! Партизанен?!
– Найн! Найн! – замотал головой трясущийся от страха сторож. – Сталин капут! Коммунист капут!
Немцы о чем-то переговорили друг с другом. Потом двое остались на месте, а один, подталкивая Степана стволом автомата, повел его в лагерь.
«Порешат, как пить дать порешат! – билось в голове Хмурова. – Че же придумать? Как выкрутиться?..»
Офицер, к которому его привели, обратился к Степану хоть и с заметным акцентом, но по-русски:
– Кто такой? Партизан? Красноармеец?
– Да какой я красноармеец, господин офицер, инвалид я с детства, сторожем тут недалеко состоял, на дровяном складу.
– А зачем шел к лагерю, почему раздет?