Он вернулся к своей одинокой палатке, весь покрытый ссадинами и шрамами, но самая главная рана была внутри. Промаявшись весь день, в полночь Степан вышел на поросший молодой травой взгорок, немного постоял и вдруг неуклюже сложился и перекувырнулся. Потом еще и еще раз. Он где-то, может, еще в детстве, слышал от стариков, что именно таким образом человек-оборотень превращается в зверя. Но все было напрасно – чем больше он кувыркался по траве, тем яснее понимал: ничего не получится. В конце концов Степан бессильно упал на землю и, подняв к торжествующей луне жалкое лицо, принялся безнадежно просить: «Обрати! Только один раз обрати! На одну ночь, прошу тебя!..» По заросшим щекам его катились слезы.
Весь месяц он жил томящим ожиданием, считая каждый день, и в урочный час в счастливом трепете помчался к заветному березняку. Да, он и прежде любил бегать по лунному лесу, но, кажется, никогда не делал это так быстро.
На поляне медведицы не было, но зато оттуда тянулся ее свежий утренний след. Припадая мордой к сладко пахнувшим отпечаткам, Оборотень зарысил в сторону долины. След становился все духовитее, обещая скорую встречу, но внезапно рядом с ним появились два лошадиных. Мелькнула мысль: пошла поохотиться, ждет с добычей! Как бы в подтверждение пахнуло кровью, но почти сразу – людьми! Сердце его тревожно сжалось. Выведя на просеку, след медведицы утыкался в несколько кровавых пятен, от которых дальше по прорубленной нитке вели только следы людей и лошадей с волокушей…
Все поняв, Оборотень упал на эти вдавленные в землю отпечатки и принялся рвать их когтями, зубами и выть то ли по-человечьи, то ли по-волчьи, то ли по-медвежьи. Вся тайга вокруг, казалось, сжалась и затрепетала от этого горестного и страшного рева. А потом он вскочил, наливаясь яростью и свирепостью, взревел уже по-другому и снова бросился вперед.
Увидев сквозь деревья горящее окошко охотничьего зимовья, Оборотень перешел на шаг и начал осматриваться: нет ли кого рядом с жильем? Людей видно не было, они, судя по всему, находились внутри, только за дальним углом избенки темнел какой-то непонятный силуэт. Оборотень осторожно сделал петлю, вышел из кустов с обратной стороны и замер: на перекинутой от крыши к ближней сосне перекладине висела… обнаженная женщина. Вниз головой. Ее темная кожа в лунном свете казалась почти фиолетовой, груди под своим весом неестественно вытянулись к шее, а короткие полные руки почти касались пальцами земли. Понадобилось какое-то время, чтобы Оборотень понял, что перед ним ободранная медведица. Заскрежетав зубами, он уткнул морду в мох, а потом медленно подполз и лег под стеной за дверью. Он знал, что перед сном люди – а их, судя по голосам, было двое – обязательно выйдут на улицу.