– А зачем же вы ее? – решился наконец Валерка. – Белявский же просил, чтобы самок не трогать… Да и вообще, нехорошо маток бить, ягнята одни остались, погибнуть теперь могут. Надо было рогача дождаться.
Тамерлан глянул на него с ухмылкой.
– Так тебе и пойдет рогач вниз, он не дурак, только ночью спускается. И с ягнятами ничего не станется, вырастут, а если нет, то и невелика беда. Вон, видишь, орел наверху летает, он их каждую неделю по паре штук ловит. Да рыси еще, волки. Так что им и без нас есть кому подсобить на тот свет отправиться.
– Это я не хуже вас знаю.
– А коли знаешь… – Тамерлан смягчил тон. – Че ты все выкаешь да бычишься? Зови на «ты» и Петровичем. Мы с тобой, можно сказать, только и есть два нормальных мужика в лагере, остальные одни указания давать могут, языком трепать да эта… мотыльков ловить. Тьфу! – Он презрительно сплюнул розовый сгусток. – А насчет самки… как тебя по батьке-то?
– Григорьевич. Да зовите просто Валеркой.
– Так вот, Григорич… Белявскому скажем, что яловая была, без ягнят, а такую и не грех прибрать. Все равно теперь уже дело сделано… Небось, тушенка-то еще в поселковой столовой надоела?
– Надоела, – согласился Валерка.
– То-то и оно.
Когда стали складывать мясо в рюкзаки, выяснилось, что Валерка не взял с собой клеенку.
– Промочит насквозь, – заметил Тамерлан.
И точно, не успел еще Валерка надеть на себя потяжелевший рюкзак, а тот уже потемнел снизу и стал ронять на землю маленькие рубиновые капли. Потом промокли и штормовка с рубахой, начав противно прилипать к спине. Дойдя до лагеря, Валерка побыстрей выложил мясо в траву у кострища и пошел к ручью, чтобы отмыться и постирать одежду с рюкзаком. Повесив их сушиться на растяжки палатки, он в одних плавках вошел внутрь, тихонько переоделся, стараясь не разбудить Зденека, который отсыпался впрок перед большой охотой в полнолуние.
Уже второй день, забравшись в самую чащу, Зверь зализывал рану на брюхе, оставленную клыками Белогрудого. Боль, смешавшись с тяжестью невыплеснувшейся страсти, заставила забыть обо всем остальном. И только сейчас, когда располосованный живот перестал кровоточить и горечь от потери медведицы чуть пригасла, Зверь понял, что ослабевшему существу его срочно нужна пища. Он медленно поднялся, покачиваясь от потерянной крови и слабости, добрел до ближнего островка цветущего голубичника и принялся механически набивать им желудок. Тонкие стебли ягодника притупляли голод, но почти не прибавляли сил. Сейчас ему требовалось что-то более существенное. Поняв это, Зверь направился к ручью. Студеная вода приятно охлаждала раны, и он плескался в ней дольше обычного. А потом вылез и, не отряхиваясь, уверенно зашагал в сторону солонцов.