— Не было. Он командиром моей роты был в первую Чеченскую, когда я срочную служил. Детдомовский он. И не женился никогда, и детей не рожал. Как будто знал…
Небольшая белоснежная церквушка на окраине Москвы, освященная в память апостолов Петра и Павла, была пуста, лишь лампады и несколько свечек горели перед образами. Юрий, никогда особой религиозностью не отличавшийся, но привыкший соблюдать традиции, перекрестился на Царские Врата и вышел на паперть. Вокруг не было ни души, только ко всему привычный церковный сторож в глубине крохотного кирпичного домика с одним окном выпиливал лобзиком какой-то деревянный узор. Десантник махнул рукой, и Семен с Петровичем вынесли из машины тело казака. Визг лобзика затих. Из сторожки вышел длинный сгорбленный дед и неспешно зашагал навстречу несшим Павла Петровичу и Семену.
— Почто к нам-то? — спросил сторож.
— Некуда больше, брат, — ответил Петрович. — Видишь, погубили человека, а похоронить некому.
— За что погубили-то? Вроде не бандит. Не знаю, что отец Феофан скажет.
— Душегубы его и убили. У него нет никого, один как перст на свете. Пусть батюшка отпоет. За правое дело пострадал раб Божий Павел.
— А откуда я знаю, что за правое дело? — раздался за спиной Петровича чей-то голос. Бригадир обернулся и увидел невысокого пожилого священника с серебряным крестом на груди. — Почему в милицию не заявили?
— Потому, отец, что человек предполагает, а Бог располагает. Он вот, — подошедший Филатов показал на тело Павла, — за правое дело в Чечне воевал. Или за президента Всея Руси? — и осекся, увидев изменившееся лицо священника.
При упоминании слова «Чечня» краска гнева на лице священника уступила место смертельной бледности. Не говоря ни слова, отец Феофан подошел к трупу, перекрестился, опустился на колени и склонил голову. Через минуту он поднялся и сказал сторожу:
— Иван, помоги занести новопреставленного в храм.
Тело казака уложили на специальной тележке слева от алтаря. Священник пристально посмотрел на Филатова, в котором почувствовал главного в разношерстной компании, состоявшей из трех потрепанных мужчин, от которых ощутимо пахло порохом, и очень красивой, но еле державшейся на ногах девушки.
— В Чечне погиб мой старший сын, — сказал отец Феофан. — Вы знали это или случайно пришли в мой храм?
— Случайно, отец. Я клянусь.
— Не надо клясться, Господь не любит клянущихся. Да простит Он мне грех… Я сделаю все, что нужно. Поезжайте с Богом. Да пребудет с вами милость Его.
Всю дорогу до поворота на Монино они молчали. Зина, которая чуть не упала на каменные плиты храма, когда священник начал чин отпевания, тихонько всхлипывала, сжавшись в комочек на заднем сиденье. Хмурый как никогда Петрович досасывал из бутылки водку. Филатов, вцепившись в баранку, словно в горло Гуссейна, гнал под сто пятьдесят по мокрой дороге — только что начался дождь — и не обращал ни малейшего внимания на жезлы стоявших на обочине гибэдэдэшников, изредка отражавшие яркий свет фар. В свою очередь, те не имели большого желания связываться с командой, средь бела дня ехавшей на крутом джипе со скоростью космического челнока и, не иначе, вооруженной автоматами, а то и гранатометами. «Перехват» «Перехватом», а жизнь дороже.