— Неделю.
— Замечательно, — тряхнула седыми кудрями замша, поднялась и покатила кресло на место.
Предсказание Веры Михалны начало сбываться уже в обед. Очередь на раздаче за мной заняла Маша Зорина. Причем, как мне показалось, она специально маячила неподалеку, делая вид, что разговаривает по мобильнику, и пропускала народ, дожидаясь меня. И стоило мне опустить поднос на прилавок, она тут же пристроилась сзади, коснулась меня соблазнительной грудью, чуть не дотронулась губами до моего уха и томно, с придыханием, зашептала:
— О, Матвей, как я тебе завидую! Поздравляю!
Меня обдало запахом моря, акаций, жимолости и прочего букета Машиных ароматов. А ее густые тяжелые волосы, распущенные по плечам, не только имели цвет липового меда, но медом же и пахли. От пряно-сладостной волны перехватило дыхание. А Зорина пошла на более плотный контакт и прижалась к моему бедру своим. Крутым и теплым. В животе у меня сразу стало щекотно и жарко. А во рту сухо.
— С чем?.. Кхар-кхарр… — невольно передразнил я Каракатицу. На самом деле горло прочистить пришлось.
— Ну не надо, Матвейчик! — Маша прильнула ко мне. Теперь я ощущал не только крутизну и тепло ее бедер, но и упругую податливость живота. А еще — некоторые изменения в своей, так сказать, анатомии. Хорошо, что я был в пиджаке. Потому что иначе… Ну, непристойно бы я иначе выглядел, мягко говоря. Точнее, как раз твердо. В общем, вы поняли.
На нас и так уже начали оглядываться и шушукаться.
— Вот что, Мария, — сказал я, неохотно отрываясь от тела девушки, и двинул поднос в сторону кассы, — давай чуть позже побеседуем…
— Ладно, — мило улыбнулась Маша.
Она присвоила понятию «чуть позже» ровно девять с половиной минут, которых хватило мне на то, чтобы выбрать блюда, расплатиться и отнести поднос к столу. Стоило сесть и взять в руки вилку, на стол опустился поднос Зориной.
— Можно? — дохнуло на меня морем и зноем.
— Разумеется, — деликатно кивнул я.
Маша села не напротив, как я ожидал, а рядом со мной, по левую руку. Наши колени сразу соприкоснулись, и Маша вовсе не поспешила убрать ноги. Тогда отодвинул свои я. Колени Зориной тут же последовали за ними. Я собрался было сдвинуться еще, но решил, что сидеть вполоборота к столу будет не очень-то удобно. И оставил все как есть. А чтобы побороть нахлынувшее смущение и продолжающееся возбуждение, я принялся энергично хлебать горячий бульон.
Мария же отщипнула кусочек хлеба, нанизала на зубчик вилки горошину из салата и спросила настолько подчеркнуто равнодушным тоном, что не надо было рождаться Станиславским для понимания истинной заинтересованности Зориной в моем ответе: