– Нет, дело не в этом. Напор мне нравится. И ты нравишься. Просто я нервничаю и еще… Хочу кое в чем тебе признаться.
– Только не говори, что у тебя герпес! – Милли слегка отодвинулась от меня.
Я вытаращил глаза и покраснел:
– Нет. – Я понизил голос, уперся локтями в колени и уставился на пол. – Я девственник! – пролепетал я.
– Кто ты? Я не расслышала?
– Девственник! Поняла?
Милли вздрогнула, и я понял, что орал на нее.
– Извини.
Я снова уставился на пол; уши горели все сильнее. Милли села иначе. Искоса глянув на нее, я увидел, что она прислонилась к спинке дивана и смотрит на меня с открытым ртом.
– Ты ведь шутишь?
Я в очередной раз потупился и покачал головой, чувствуя себя жалким ничтожеством.
– Сколько тебе лет?
– Ты же знаешь. Восемнадцать лет и два месяца. Мы же вместе отмечали мое восемнадцатилетие, помнишь?
Напряжение, как перед боем, разом схлынуло с Милли. Она села поудобнее, разжала кулаки, лежащие на коленях. Теперь она казалась открытой и расслабленной.
– Девственник, ничего себе… – Милли медленно покачала головой.
– Да! Это что, преступление?
Милли снова переменила позу. Я почувствовал, как она обнимает меня за плечи и тянет к спинке дивана. Она улыбалась так нежно и ласково…
Я заревел.
Я зажмурился, задержал дыхание, но слезы текли ручьем.
Прекрати! Я ничтожество, сопливое ничтожество…
Милли разжала объятия, и в то мгновение ее отстраненность ранила сильнее ножа.
Я испортил, я все испортил! Теперь Милли знает, какое я ничтожество!
Но вот Милли снова положила мне одну руку на спину, а другой обняла меня и притянула к себе.
– Ничего страшного, Дэви! – Милли стала качать меня, и всхлипы, сильные и судорожные, вырвались на свободу. – Ничего страшного, Дэви, поплачь.
После такого остановиться я уже не мог.
– Извини… Извини… Извини… – повторял я между всхлипами.
– Т-ш-ш! Плакать можно. Ничего страшного в этом нет. Ничего страшного нет… – Милли качала меня, баюкала.
Она повторяла, что плакать можно, а я слышал отцовский голос: «Плакса! Плакса! Хорош жалеть себя. Сейчас я дам тебе повод поплакать!»
– Извини… – без остановки твердил я сквозь бесконечные слезы и всхлипы.
Господи, какой кошмар…
Наконец всхлипы стали тише, слезы – реже. Милли баюкала меня, пока я не успокоился.
– Мне нужно высморкаться.
Одной рукой придерживая меня за плечо, Милли протянула мне коробку салфеток с журнального столика. Стыдно мне больше не было – было неловко. На то, чтобы прочистить нос, ушли три салфетки. Милли откинулась на спинку дивана и подтянула ноги под себя.
Использованные салфетки я сжал в мокрый комок.