Я кивнул. Я не знал, к чему она клонит, и, пожалуй, не хотел знать. Но ведь это моя мама!
– Обе организации используют так называемую программу «Двенадцать шагов». Каждый шаг – этап, на котором нужно чего-то достичь или с чем-то примириться, чтобы преодолеть последствия случившегося. Все этапы я разъяснять не буду, но «Девятый шаг» мне нужно сделать с тобой.
Это не моя мама. Это не женщина, которая шутила со мной, утешала меня и присматривала за мной. Я не знаю, кто эта серьезная, решительная особа.
– Что еще за «Девятый шаг»? – неохотно спросил я.
– Искупление вины. Признание вреда, нанесенного жертве этого вреда.
– Ой, мама, ты не навредила мне…
– Т-ш-ш! Все не так просто. Дай мне договорить.
Я ссутулился, плотно скрестил руки на груди и уставился на пол между нами.
– Дэви, я ужасно поступила по отношению к тебе. На целых шесть лет я бросила тебя на милость человека, которого знала как алкоголика, способного на эмоциональное и физическое насилие. До ухода из дома я молча потворствовала его издевательствам над тобой. Я позволила твоему отцу разрушить твое самоуважение. Я позволяла ему наказывать тебя, когда ты был ни в чем не виноват. В его насилии над тобой я была теневым партнером.
Я сжался в комок, будто живот сводила судорога. Будто хотел спрятать свою боль и обиду, заслонить от внешнего мира.
Мама снова заговорила:
– Заступиться за тебя мне мешали страх, сомнения, неуверенность. Но после ухода из дома я ничего не сделала – не защитила тебя от отцовского насилия, не избавила тебя от него. Самое страшное в том, что я сама причинила тебе зло, когда бросила тебя, лишила своей любви и заботы. Отнеслась к тебе как к потерянному багажу, до которого больше нет дела.
Мама снова сделала глубокий вдох. Я посмотрел ей в лицо, не поднимая головы, прямо сквозь челку, падающую на лоб. Щеки у мамы стали совсем мокрыми, но она глядела прямо на меня, смаргивая слезы.
– Молю господа о том, чтобы однажды ты смог меня простить.
– Ой, мама, ты не виновата. Тебе пришлось так поступить!
Она категорично покачала головой:
– Я… Вины моей это не умаляет. Я признаю эту вину, хоть ты и не считаешь меня виноватой. Однажды ты изменишь свое мнение и, боюсь, разозлишься на меня сильнее, чем на отца.
– Нет, никогда… О нем… о нем я без мата и говорить не могу… – Я сам заплакал.
Мама быстро подошла ко мне и присела на подлокотник кресла. Я потянулся к ней, мама обняла меня и стала гладить по спине. Получилось довольно неловко. Через минуту я кое-как вытер слезы. Из носа текло, поэтому я буркнул: «Извини меня» – и поднялся, вырываясь из маминых объятий. Из спальни я принес коробку бумажных салфеток. Мы оба вытерли носы и засмеялись.