— Я забрал дочку от Валенсии. Ей не дано быть матерью и не надо! Я уже подал в суд для установления опеки над ребенком. Я пригрозил ей, что лишу материнских прав и перестану ее содержать, Валенсия тут же согласилась. Теперь дело за малым, — сказал Григорий Георгиевич.
— А с девочкой что? Со здоровьем? — беспокоилась Муза.
— Вика два дня назад улетела с моей родной тетей в Германию. Ее будут досконально обследовать и лечить, а если надо, то и оперировать. Предварительно мне сообщили по телефону, что больше шансов на успех, чем на неудачу. Слух еще можно восстановить.
— Слава богу! Ты должен быть с дочерью! — воскликнула Муза. — Ребенок в больнице! Ему предстоит лечение, операция, а ни мамы, ни папы рядом нет!
— Как только все определится, я сразу же вылечу в Германию, — заверил Григорий Георгиевич. — Я теперь всегда буду рядом с Викой. Я обеспечу ей и уход, и лечение, и образование, и…
— Папа может, папа может всё, что угодно, только мамой не может быть, — пропел Федор. — Девочке по-любому нужна женщина рядом и полная гармоничная семья.
— Я знаю, — сказал Григорий Георгиевич, глядя на Музу. — И на этот раз я выберу очень хорошую женщину.
— Да ты уж постарайся, — ответила Муза, глядя ему прямо в глаза. — Ребенка травмировать нельзя.
— Я больше не подведу.
— Но мама у нее все равно должна остаться мамой, уж какая есть, — почему-то снова сказала Муза, хотя ее никто не просил.
— Какие же тупые бывают люди! — вдруг встрял дядя Федор.
— В смысле? — отвлекся на него Григорий Георгиевич.
— О каком еще поиске может быть речь? Хорошая женщина! А чем женщина, сидящая напротив тебя, плоха? Да вы созданы друг для друга! Не прощайтесь!
— Спасибо за совет, — улыбнулся Григорий Георгиевич. — Но у моей девочки сложный характер.
— Сложный — это еще не плохой, — парировал Федор, приподнялся на кровати и внимательно посмотрел на Музу. — Какая утонченная женщина! Какие глаза и какие тонкие запястья! Вы занимаетесь музыкой?
— Надо же! Вы сразу угадали! — удивилась она. — Вы знаток женщин?
— А чего гадать-то? Оно всё видно сразу, я в людях разбираюсь, да и в женщинах тоже… был грех, я же был молодой и симпатичный…
— Ой, а скажите тогда, этот мужчина — бабник? — спросила Муза, указывая на Григория Георгиевича. — Мне очень важно знать.
— Зачем? — напрягся тот.
— Если она этим интересуется, это уже хорошо, — успокоил его дядя Федор. — Гриша-то? Бабник или нет? — Старик пытливо впился в Григория Георгиевича взглядом. — Уверен, что нет, хотя баб было много, но это и неудивительно, при такой харизме-то. Я уверен, что он просто ищущий и не нашедший, запутавшийся, по-разному можно назвать.