– Охотно верю. И это тем более печально, что вы совсем одна. – Он сочувственно покачал головой. – Что мне сказать? Разве мы выбираем жизненные ситуации, в которых оказываемся? Я сделаю все, чтобы помочь вам, Эмили, все, что, я знаю, в подобных обстоятельствах ждал бы от меня ваш отец. А теперь, с вашего позволения, пойду приведу себя в порядок с дороги, а потом мы прогуляемся к виноградникам и переговорим с управляющим. Как вы на это смотрите?
– Одобрительно, – кивнула Эмили. – Я открыла ставни в той спальне, что налево от главной лестницы. Оттуда отличный вид, лучший в доме. Проводить вас?
– Нет, благодарю. Я много раз ночевал там прежде. Дорогу найду.
Жерар поднялся и с легким поклоном в сторону хозяйки вышел из кухни, чтобы по главной лестнице подняться в отведенную ему спальню. На полпути помедлил, чтобы взглянуть на портрет – запыленное, выцветшее изображение одного из предков Эмили. Сколько вымерло старых, благородных семейств, и все, связанное с ними, исчезает, оставив по себе едва заметный след на песке.
Любопытно, подумал он, что сказал бы Жиль де ла Мартиньерес – воитель в латах, столп общества в кудрявом парике и, по некоторым сведениям, любовник Марии-Антуанетты, – узнай он, что будущее его рода легло на плечи одинокой молодой женщины. Да к тому же такой, которую он, Жерар, всегда находил странноватой.
В прошлом, частенько приезжая в шато де ла Мартиньерес, Жерар наблюдал за некрасивой, замкнутой девочкой, стеснительность которой не позволяла ей с непринужденностью принимать знаки внимания взрослых. Дитя тихое и немногословное, на проявления дружелюбия она отзывалась сдержанно до того, что казалась угрюмой. Как нотариус Жерар считал, что его профессиональный долг – не только техническая работа с цифрами и документами, но и умение разбираться в чувствах клиентов.
Эмилия де ла Мартиньерес была загадкой.
Он наблюдал за ней во время похорон, и лицо ее было совершенно непроницаемо. Кстати, нельзя не признать, что с возрастом она стала куда привлекательней. Да и сейчас, в кухне, казалось бы, придавленная грузом непосильной ответственности, она не производила впечатления беззащитной. Это при том, что трудно представить себе существование, более далекое от образа жизни ее предков, чем то, которое она ведет в Париже. Живет самой непримечательной жизнью – тогда как и в ее родителях, и в истории ее семьи все было примечательно.
Оторвав взгляд от портрета, Жерар пошел наверх, размышляя о нынешней владелице дома. Никак к ней не подобраться, и он не знает, с какой стороны к ней подступиться.