— Ерунда! Не грузись! Кому нужно, тот и платит! Только чур, если уж ты идешь со мной, то одевать тебя я буду сама! У тебя есть парадный костюм с галстуком? — Она в мгновение ока превратилась в строгую классную наставницу, допрашивающую нерадивого прогульщика.
— Нет, у меня нет костюма. И галстука тоже. И никогда не было. Со времен института. Обходился свитером.
— Ничего. Я одолжу у отца. Вы примерно одного роста. — Ирина еще раз смерила меня взглядом и с придыханием повторила: — Мой мудрый северный медведь!
Наши сборы в театр на следующий день начались едва ли не сразу после обеда. Ирина действительно принесла отцовский костюм, и мне раз пять пришлось примерять его. В перерывах между примерками она что-то подкалывала булавками и с деловитым видом ковыряла то пиджак, то брюки иголкой с ниткой, хотя, как я заподозрил, наблюдая за ее манипуляциями, шить она не умела. Потом бесконечно меняла галстуки, добиваясь одного ей понятного сочетания с костюмом, рубахой и бородой. Уже минут через сорок я готов был взвыть, рухнуть на кровать и плюнуть на все оперетты, вместе взятые, но моя мучительница твердо пресекала все появления слабости:
— Так, Паганель, еще попытка!
— Ирина, ну подумай, кто в театре будет на меня пялиться? Во всяком случае, смотреть будут скорее на тебя!
— В том-то и дело! Что, по-твоему, является лучшим украшением женщины?
— Откуда мне знать? Ну, брюлики там разные, еще какая-нибудь мишура!
— Глупенький! Лучшее украшение женщины — это ее мужчина! Так что будь добр! Плечи расправить, пупок втянуть! Не то как сейчас уколю! — И завершилась эта бесконечная процедура тем, что, осмотрев меня в сто первый раз со всех сторон, Иринка наконец-то вымолвила: — Ба! Да с тобой теперь страшно на люди выйти. Ладно, просто уведут — а то с руками оторвут!
Это был действительно фантастический вечер. Очевидно, со стороны мы на самом деле выглядели импозантной парой. В особенности, конечно, она — в строгом кремовом платье, туфлях-лодочках на невысоком каблучке и нарочито буйными протуберанцами густых каштановых волос вокруг тонированного искусственным загаром лица. Я просто не верил, что такая девушка может быть вместе со мной, покорно льнуть к моему плечу и на каждую мою неуклюжую шутку отвечать тихим и преданным грудным смехом.
Один за другим звенели звонки, приглашающие в зал, а мы все разгуливали по фойе, и Ирина, отстав от меня, разила короткими триумфальными взглядами всех встречно-поперечных сестер по Еве: и молодящихся девиц в рейтарских сапогах до середины ляжки, и знойных мадам чиновничьей породы, и долговязых модельных «кошечек», целыми прайдами вьющихся вокруг грузных крепышей из числа постреформенного купечества. Я сам исподтишка любовался ею в анфиладах зеркал, придерживая за хрупкий локоток и стараясь навеки запечатлеть в памяти самые великолепные ракурсы.