Однако ночью приступы тошноты налетали на нее, как штормовой шквал. Она проглотила одну таблетку и вскоре попросила другую. Я лежала рядом с ней, прижимала ее к себе и гладила по волосам в точности так, как она много раз гладила меня. Наконец лекарство подействовало, и она уснула. А я, охваченная отчаянием, лежала с закрытыми глазами и молила Бога исцелить мою мамочку.
Но Он остался глух к моим мольбам.
Я аккуратно ссыпаю таблетки в пластиковую бутылочку и, не закручивая крышку, ставлю ее на столик, у самого изголовья, так, чтобы мама без труда могла дотянуться… Господи, она ведь умерла!.. Эти таблетки ей больше не нужны.
Надо выпить шампанского.
– За тебя, мама! – шепчу я дрожащим голосом и несколько раз отпиваю прямо из горлышка. – Я гордилась тем, что я твоя дочь. Ты ведь знала это, правда?
Через несколько секунд комната начинает кружиться у меня перед глазами, но боль, к счастью, немного отступает. Я ставлю шампанское на пол и снова забираюсь на кровать с ногами. От прохладных простыней исходит запах лаванды. Конечно, валяться здесь, спрятавшись от толпы малознакомых людей, собравшихся внизу, – это чистейшее свинство с моей стороны. Но мне необходимы несколько минут тишины и покоя, оправдываю я себя, накрываясь одеялом с головой. После я вернусь в столовую. Через пару минут…
Из ступора меня выводит громкий стук в дверь. Я сажусь на кровати, но не сразу мне удается вспомнить, где я. Черт, дом же полон чужих людей! Вскакиваю и бросаюсь к дверям, по дороге спотыкаясь о бутылку шампанского.
– Этого еще не хватало!
– Бретт, как ты себя чувствуешь? – раздается голос моей невестки Кэтрин.
И не успеваю я ответить, как она входит в комнату. Удивленно смотрит на мокрый ковер и поднимает бутылку.
– Господи боже! Ты разлила бутылку «Кло дю Мениль» урожая девяносто пятого года.
– А перед этим я как следует к ней приложилась! – Я опускаюсь на корточки и тру мокрый персидский ковер подолом своего платья.
– Бретт, ну ты даешь! Эта бутылка стоит долларов семьсот, не меньше!
– Угу. – Я поднимаюсь на ноги и бросаю взгляд на часы, но цифры расплываются у меня перед глазами. – Сколько сейчас времени, не знаешь?
Кэтрин приглаживает свое черное льняное платье:
– Почти два. Стол уже накрыт.
Она заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. Ростом я выше Кэтрин на добрых пять дюймов, но рядом с ней по-прежнему чувствую себя малым ребенком, который извозился до безобразия. Кажется, она вот-вот послюнявит палец и пригладит вихор у меня на лбу.
– Ты выглядишь неряшливо, – замечает она, поправляя мое жемчужное ожерелье. – Твоя мама первая бы сказала, что, несмотря на свое горе, ты не должна опускаться.