Сталинская схема была простой и четкой, даже примитивной. Ее движущей силой была монополия партии — практически всемогущего и всеведущего лидера — как в решении всех политических вопросов, так и в определении священных норм идеологии. Кремль, подчиненный единой воле, настаивал на выполнении его требований как своим собственным народом, так и, насколько это было возможно, всеми остальными коммунистическими режимами и партиями. Временами политика Кремля была неясной и зачастую даже противоречивой, но при господстве Сталина существование единого центра политической воли и идеологической ортодоксальности считалось бесспорным.
Сталинистский нажим на национальную волю и выдержку был слишком велик, чтобы действовать вечно. Он создавал и маскировал страх, апатию, увертки, неэффективность. Хрущевская реакция на изменившиеся внутренние нужды советской системы свелась главным образом к попыткам повысить активность выросших теперь кадров интеллигенции и администраторов для построения более действенной и удовлетворительной схемы. С этой целью Хрущев существенно расширил границы дозволенной инициативы и критики. Он на ощупь искал путь к восстановлению двухсторонних контактов между правителями и верхними и средними .слоями советского народа, в чьем сотрудничестве он нуждался, чтобы Двинуть советскую систему вперед, к стадии «коммунизма».
Хрущев хорошо знал свой народ и верил, что коммунистическая обработка людей на протяжении жизни почти двух поколений сделает возможным достижение на новой основе единодушия относительно целей между правящей партией и теми, кем она управляет. Но для того, чтобы это единодушие оказалось действенным, Хрущев подчеркивал недопустимость такой нелепости, как «сосуществование идеологий», недопустимость ослабления идеологического догматизма, к которому приучили «активистов» советского общества и на который они реагировали, как собаки Павлова. Он настаивал на том, чтобы коммунистическое руководство продолжало и впредь формировать мышление и характер поведения советского общества посредством активной и монопольной обработки человеческих мозгов.
В настоящее время невозможно ответить, действительно "Ни эта странная хрущевская смесь большей гибкости в практической политике с абсолютной жесткостью в догме сможет определить облик будущего советского общества. Призвав себе на помощь подлинный, хотя и ограниченный дух инициативы и критики, Хрущев, быть может, выпустил из сталинистской бутылки могучего джина. Может ли свобода мышления вечно развиваться в тех узких рамках, которые Хрущев определил ей для достижения своих целей? Не исключено, что может, по крайней мере до тех пор, покуда не созреют одно два новых поколения и не возьмут на себя ответственность за определение дальнейшего пути развития.