Кремль проводит четкую грань между «мирным сосуществованием» различных социально-экономических систем, за ко торые он неустанно ратует, и «сосуществованием идеологий», которое он отвергает, считая его смертным грехом для любо го марксиста-ленинца. Трудно понять, как человек, мыслящий Историческими категориями, — будь то марксист или немарксист — может провести резкую правь между институтами и политикой общества и идеологическими принципами и нравственными ценностями, определяющими существование этого общества и его действия. Практически Кремль хочет, чтобы остальной мир принимал за чистую монету его заявление, будто он ведет в отношении чужих и враждебных ему систем политику «живи и давай жить другим». Но в то же время, стремясь использовать в своих интересах стихийные или подготовленные возможности экспансии коммунистической системы, он хочет защитить умы и чувства своих подвластных, а также своих последователей за рубежом от какого бы то ни было влияния некоммунистических идей и ценностей, чтобы укрепить их волю и их ряды для нового движения вперед к мессианским и общемировым целям коммунизма.
Могут ли преемники Хрущева неопределенно долго сохранять этот воображаемый барьер между теорией и практическими действиями, между политикой и идеологией? Не случится ли так, что длительное сосуществование постепенно подточит волю коммунистов к мировому господству?
Хрущеву было нетрудно принять соответствующее решение. Он был правителем «идеократии». Он и его партия правили в силу того, что якобы только они правильно понимают историю, прошлую и будущую, правильно ее истолковывают и действуют в соответствии с историческими законами. Если бы он ослабил эту претензию или отказался от нее, то как он мог бы узаконить свою абсолютную власть? Допустить возможность неопределенно долгого сосуществования с соперничающими с коммунизмом идеологиями означало бы подорвать свое право руководить Советским Союзом и свои притязания на то, чтобы «вести» все остальные коммунистические режимы и партии к предопределенной цели. Именно такая высокомерная идеологическая позиция позволила Хрущеву, как до него и Сталину, рассматривать все другие политические системы как незаконнорожденные и временные, как отвратительные препятствия на пути к торжеству единственно истинной и вечной веры.
Если бы коммунисты считали ленинскую догму полезной и, быть может, истинной, однако не абсолютно обязательной и непогрешимой, то как же тогда советские правители могли бы оправдать море страданий и сокрушительные удары кувалдой,