помощью которой они формировали общество, соответствующее императивам этой идеологии? Мысль об относительной истинности или относительной непогрешимости слишком мучительна для коммунистов, чтобы они могли легко смириться с ней. И если бы советские коммунисты согласились с подобной идеей, то тем самым они сделали бы первый шаг в сторону преобразования их нынешней системы в совершенно иную, основанную на каком-то ином принципе узаконения власти.
iB представлении коммунистических лидеров власть и идеология тесно переплетены между собой и оказывают одна на другую сложное и многообразное влияние. Иногда идеология намного опережает основу власти, как это было в ранние годы советского режима; в другие времена теория отстает от практики, как, например, сейчас, когда Кремлю так трудно найти общий язык с силами полицентризма. Однако во все времена коммунистическое руководство черпало огромную политическую силу из своего тезиса о владении единственно правильной за всю человеческую историю идеологией. Сегодня эта претензия выхолощена внутренними конфликтами и противоречиями, конфликтами с другими коммунистическими государствами и неясностью в вопросе о том, какая политика по отношению к некоммунистическим странам самая надежная и выгодная.
Быть может, наступит день, когда коммунисты утратят высокомерную уверенность в своем «знании» будущего. Быть может, распространение плюрализма, всякого рода различий и конфликтов между представителями противоположных взглядов на коммунистическую политику и догму постепенно ослабит стремление переделать мир и, таким образом, откроет путь к большей стабильности в идеологическом и политическом сосуществовании.
Было бы, однако, опрометчивым предположить, что подобная эволюция уже произошла в советском мышлении; более того, Кремль с возмущением отвергает самую мысль, будто она когда-нибудь может произойти. И все же ход истории вполне может оказаться менее предопределенным, менее отвечающим требованиям догмы, чем это могли себе представить Сталин и Хрущев.
Джон У. Стронг
КИТАЙСКО-СОВЕТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
Разлад между Китаем и Советским Союзом, ставший явным в начале 1960-х годов, называют по-разному: «полицентризм», «коммунистическая ортодоксальность против коммунистического ревизионизма», «новая холодная война», «Мао против Хрущева» и т. д. Но как бы его ни называли, Запад реагировал на китайско-советское столкновение главным образом с удивлением и неким чувством удовлетворения. Для мифического «среднего человека» это событие явилось полнейшей неожиданностью. Привыкнув видеть холодную войну двухсторонней, он считал коммунистический мир крепким и монолитным политическим блоком. Мнение это было внезапно поколеблено. Даже сейчас многие так удивлены и потрясены этим фактом, что не могут приспособить свое мышление к реалиям китайско-советских отношений. Поэтому они склонны рассматривать этот спор в лучшем случае как семейную неурядицу, а в худшем — как дьявольский заговор, рассчитанный на усыпление бдительности Запада, на внушение ему ложного чувства безопасности и доверия.